Так вот мы и балдели на берегу озера до самых сумерек. Добродь сначала с опаской на нас посматривал, а потом купаться с нами полез. Девчонок на плечах по берегу таскал. Не зря его Добродем назвали. Парень добро душный и простой. Из таких веревки вить можно. Так хорошо отдохнули, и о вчерашнем совсем-совсем не думалось. Я была рада, что Неда без видимых последствий пережила вчерашний стресс. Очень расставаться не хотелось, но пришел Рысь и чуть не силой увел меня в крепость.
Не знаю, как бы складывались у меня от ношения на заставе, если бы не побратимство с Вереском. Вереска здесь все любили. Мало того, что он был сыном полка, точнее, гарнизона, но еще и боевым товарищем — лучшим разведчиком заставы. С самого сопливого детства по лесам — это ведь не по парку пригородному прогуливаться. А кроме того, был у Вереска особый дар — чуять ложь. Обмануть его было невозможно. При досмотре караванов они с Наной были незаменимы. Никакой контрабанды не утаится, никаких дурных помыслов против полесичей.
Но хотя Вересковой рекомендации поверили, поначалу относились ко мне с некоторым недоверием. И то сказать, я же в ихних глазах была в своем экзотическом наряде чем-то вроде эфиопа среди эскимосов, если не хуже.
И то сказать, я же в ихних глазах была в своем экзотическом наряде чем-то вроде эфиопа среди эскимосов, если не хуже. И когда я смоталась в лес, чтобы научиться стрелять из лука, за мной отправилась пара доглядчиков. А я-то, дура, думала, что меня никто не видел! Вот поди потешались над моими прыжками! Зато это упражнение почему-то всех окончательно убедило, что я свой человек. А уж совместная битва с корявнями и спасение русалочки подняло мой рейтинг на небывалую высоту. Теперь мне доверяли на все сто.
А поскольку я, спасибо Кедрам, была молодой и красивой, то, естественно, за мной стали ухаживать воины из холостяков. Будь мне восемнадцать, а не полсотни, я бы вела себя по-другому: влюбилась бы в кого-нибудь, кому-нибудь бы «шарики крутила», кокетничала. Но, слава богу, в моем настоящем возрасте я таких глупостей уже не делала. А к молодым я вообще относилась, как к сыновьям, так что отношения у меня со всеми установились ровные и дружеские. Думаю, что Рысь дышал ко мне не ровно, но вел он себя весьма корректно, упрекнуть не в чем.
И все бы хорошо. Но угораздило же Добродя влюбиться в меня безоглядно и безответно. И что мне теперь с его любовью делать прикажете? Добродь — светлая душа, беззлобный и абсолютно бесхитростный человек. Ему бы землю пахать, жену любить да кучу детей растить. Здоровый и сильный, как медведь, рядом со мной он становился ручным котенком. Смотрел ласковыми глазами да улыбался застенчиво. Ничего не добивался, ни о чем не просил, может, и ни на что не надеялся. Ему было достаточно видеть меня, слышать мой голос, знать, что я есть. Если бы хотела, я могла бы об него ноги вытирать.
Но я этого не хотела. Я бы хотела, чтобы у него это поскорее прошло. Честное слово, я чуть не ревела от его восторженно-преданного взгляда. Бедный мальчик, ну за что тебе эта мука! Я-то все равно тебя никогда не смогу полюбить — ты моложе моего младшего сына! А я в столь неравную любовь не верю и никогда через это неравенство не переступлю. Я уж было Нану попросила, чтобы она ему какое-нибудь отворотное зелье дала. Но Нана мне такую выволочку за это устроила! Дескать, всякая любовь от Создателя, и убить любовь — грех еще худший, чем убийство человека.
Вот и приходилось мне лавировать: делать вид, что я ничего не вижу, ничего не слышу и ничего не понимаю. Так, чтобы не обидеть этого большого ребенка и не дать ему беспочвенных надежд. Меня это вообще-то напрягало здорово. А Добродь стал моим верным пажом и телохранителем. Он готов был за меня в огонь и в воду. Совершенно бескорыстно. Пожалуй, я напрасно так его жалела, он не мучился любовной страстью. Любовь его была столь возвышенной, что земные желания ее бы даже оскорбили. Когда я это поняла, то немного ус покоилась. Слава богу, в этом мире было еще далеко до сексуальных революций, культа тела и плотских наслаждений.
Над любовью Добродя на заставе сначала беззлобно подшучивали, но вскоре перестали. Просто приняли ее как данность. Стояна такое положение устраивало — теперь меня охраняли и берегли. Стоило появиться чему-то, хоть отдаленно похожему на опасность, Добродь сгребал меня в охапку и тащил под надежную защиту крепости. Добродь готов был находиться при мне неотлучно, даже ночевать возле избы. Ну, тут уж Нана его турнула. Сказала, что, пока я при ней, — опасаться нечего, а он должен быть отдохнувшим и бодрым днем, когда я остаюсь на полном его попечении.
Нана отлеживалась больше двух недель, так много сил отдала исцелению Неды. Яська ходил за ней, как за малым дитем. Нана ворчала, но подчинялась. А пока она была дома неотлучно, я старалась как следует ее порасспросить. Вопросов-то у меня накопилось ой как много. Старушке лежать без дела было скучно, и она рассказывала мне о прошлом своего мира, о его настоящем, расспрашивала меня о моем мире и моей жизни. За этими неспешными беседами незаметно пролетали дни.
За этими неспешными беседами незаметно пролетали дни. А я узнавала очень много интересного.
Нана была из перволюдей. Не из первобытных, а из людей, которых создал Бог. Хотя, Нана была против такого названия. Она говорила, что боги могут быть разные, а Создатель один. И это он создал и богов, и людей, и вообще землю. Людей он сделал всех разными (ну, конечно, а стоило ли кучу клонов-то делать?), но равными пред Ним. В каждого вложена частица Создателя, все частицы одинаковы, а стало быть, нет человека выше или ниже другого. И это был первый Высший Закон бытия. Второй Закон — любовь. Любовь к Создателю, любовь к жизни и окружающему миру, как к созданию Творца. Любовь людей друг к другу как великое братство равных детей Его. И великое таинство любви между мужчиной и женщиной как продолжение жизни, созданной Им.