Сначала вода за бортом стала плотной и за жала монстров тисками. Тех, кто был еще хоть какой-то своей частью в воде. Потом, отзываясь на мою просьбу, ко мне на палубу взметнулась струя воды и окутала меня щитом, а потом и в руке возник водяной меч. На ту минуту я перестала швыряться молниями, и монстры с утроенной силой накинулись на меня, распахивая свои жуткие пасти. Ага, щас! Водяной щит, я думаю, и ракетой не пробить! А вот водяной меч кромсал их за милую душу.
Воины тоже не дремали, не отсиживались! Скоро палубы обеих лодий были очищены от этих тварей. А потом мужички, не задаваясь до поры ненужными вопросами, принялись расстреливать зажатых плотными слоями воды монстров в упор из луков и арбалетов. Побили их сотни две, не меньше. Скорее больше, если считать и тех, что от первых же молний потонули. Из стаи не ушел никто. Это очень даже хорошо! Было бы еще лучше, если бы мы вообще всю эту тварь под корень извели. Конечно, это вряд ли, но до конца плавания нам акуленыши больше не попадались.
Дорого обошлась нам эта охота Пайта. На нашей лодье было двое убитых. Один остался (без кисти левой руки. Вовремя я кровь остановила. Жить будет и без левой кисти. Остальные раны полегче, мужички закаленные, им такое — раз плюнуть. У Пайта все гораздо хуже.
У Пайта все гораздо хуже. Убитых восемь. Ранены все. Я перешла по плотной воде на их лодью и, как ни устала, принялась врачевать. Раны в основном тяжелые. Эх, Пайт, дурья голова!
У самого капитана был вырван кусок мяса из бедра, располосована правая рука от локтя до кисти. Но он чувствовал себя таким виноватым, что стоически терпел и даже отказался первым принять мою помощь. Всю ночь лодьи тихонько дрейфовали рядышком, а я всю ночь лечила, перевязывала, останавливала кровь, снимала жар и воспаление. Под утро я буквально валилась с ног. Так и уснула на палубе Пайтовой лодьи, прислонясь к мачте спиной.
Я и не слышала, как меня уложили на чей-то плащ, а с восходом солнца натянули надо мной тент. Заклятие с воды я сняла еще ночью, после того как перебралась на вторую лодью. Когда я проснулась, мы были далеко от места битвы.
Мы плыли еще без малого две недели. Пережили небольшой шторм, еще разок прятались от пиратов, перед штормом три дня шли на веслах, стоял штиль. Все это время я была занята лечением раненых, то и дело курсируя с лодьи на лодью. Скоро я уже, как заправский мореход, могла перебегать с борта на борт по веслу. Сначала было страшно, а потом уже и не замечала. Последние дни мы держались ввиду берега. Дьюр высматривал знакомую скалу при входе в удобную бухту.
То, что мы прошли Степь, было ясно с первого же взгляда. Сначала исчезла зелень, и потянулись унылые, поросшие чахленьким уродливым леском грязно-бурые топи. Это протянула свой язык до самого моря Гиблая топь. Каким катаклизмом была вызвана к жизни эта язва на лике земли? Да еще такая огромная! Я с трудом представляла ее размеры. На карте Водяного она занимала столько же места, сколько все Полесовье и чуть меньше, чем Степь. Я видела только закрайки топи. Впечатляет! Бескрайнее море невысыхающей и вонючей грязи. Что внутри этой территории, никто не знает, даже наш мудрый Водяной. Попасть туда никаким способом невозможно. Вертолетов в сем мире еще не изобрели.
За полдня мы прошли язык топи, и начались дикие места Древней страны. Грязевое море сменило нагромождение голых оплавленных скал. Люди добрые! Какой же мощи и ярости силы здесь бушевали?! Честное слово, меня оторопь брала от этого каменного хаоса. Мужички мои на лодьях тоже притихли. Жуть — одно слово! И мимо этой жути мы плыли еще полдня.
К вечеру за уродливой скалой, далеко шагнувшей в море, неожиданно открылся вход в неширокую и длинную бухту. Я на всякий случай накинула на наши лодьи невидимость. То есть отвела глаза всем, кто мог оказаться на берегу. По правому берегу бухты громоздились те же жуткие скалы. Они вздымались из воды неприступными отвесными стенами. Здесь на берег не высадишься. Левый берег был положе и не так изуродован. Но и там пристать было негде.
На ночь мы остановились посреди бухты. Капитаны удвоили караулы, а я не снимала заклинание невидимости. Но все было спокойно. Я осторожно прощупала мысленно берег на предмет присутствия чего-нибудь живого. Полный ноль! Да-а-а, веселенькое местечко! «А на кладбище все спокойненько?»
Утром нам необходимо было найти место для высадки десанта. Идти со мной собирался небольшой отряд в семь человек, а лодьи должны были нас ждать две недели. Но ночью мне приснился сон. Из разряда тех, что называют вещими. Вещие сны я и в своем родном мире видела не раз. Так что доверять им научилась еще тогда. Эти сны бывают яркими и реалистичными и не забываются с пробуждением.
Я шла по угрюмой и голой равнине. Одна. Мне казалось, что я вообще осталась одна в мире. Одиночество доставляло мне такую боль, я так хотела встретить нормального человека! И вокруг меня появились люди, я не различала лиц, но знала, что это мои знакомые и друзья. Однако стоило им появиться, как они тут же начали падать и умирать, сраженные непонятным оружием.
Нет! Я не хотела их гибели! Не надо!!
И я вновь осталась одна. Откуда-то пришло понимание, что я должна идти одна, если не хочу новых смертей. Потом меня окружил какой-то странный лес. Лес был болен, я это чувствовала. Я ощущала его страдания, но не знала, как ему помочь. А потом я шла по лесу, который уже умер. Он был зеленым и нарядным, но его черные искривленные стволы были мертвы. Почему-то я не сомневалась, что зелень и плоды на этих мертвых стволах отравлены. Мне было жаль его, этот лес, но я была уверена, что он сам выбрал такую долю.