Торговец перегнулся через стол и сказал слепому:
— Эй, опять ты тут. Снова хочешь втереться?
— Послушайте, — заныл Енох Эмери, — у меня только доллар и шестнадцать центов, но я…
— Да, — сказал торговец. — Но меня не проведешь. Продал восемь машинок, продал…
— Дайте мне одну,- девочка показала на картофелечистку. Торговец хмыкнул.
Она развернула носовой платок и из завязанного уголка достала две пятидесятицентовые монеты.
— Дайте мне машинку. — Она протянула деньги. Торговец скривился, взглянув на монеты.
— Полтора доллара, сестренка.
Она быстро отдернула руку и бросила взгляд на Хейзела Моутса, словно опасаясь, что тот кинется на нее. Слепой двинулся прочь. Девочка еще раз взглянула на Хейза и пошла за слепым. Хейз тоже тронулся с места.
— Послушайте, — сказал Енох Эмери, — у меня только доллар шестнадцать центов, но я хочу купить эту штуку…
— Оставь их себе, — сказал торговец, снимая ведерко со столика.
Слепой двинулся прочь. Девочка еще раз взглянула на Хейза и пошла за слепым. Хейз тоже тронулся с места.
— Послушайте, — сказал Енох Эмери, — у меня только доллар шестнадцать центов, но я хочу купить эту штуку…
— Оставь их себе, — сказал торговец, снимая ведерко со столика. — У меня тут не распродажа.
Слепой уходил по улице. Хейз смотрел ему вслед, то вытаскивая руки из карманов, то засовывая, словно они двигались сами по себе. Затем внезапно сунул торговцу два доллара, схватил со столика коробку и бросился по улице. И тут же заметил, что сбоку пыхтит Енох Эмери.
— Да у тебя никак куча денег, — сказал Енох. Девочка поравнялась со слепым и взяла его под руку.
Они опередили Хейза на квартал. Хейз убавил шаг и обернулся к Еноху Эмери. Енох был в изжелта-белом костюме, белой рубашке с розовым отливом и ярко-зеленом галстуке. Он улыбался. Он был похож на верного охотничьего пса, страдающего чесоткой.
— Давно ты здесь? — поинтересовался он.
— Второй день, — буркнул Хейз.
— А я уже два месяца, — сообщил Енох. — Я на муниципальной службе. А ты?
— Не работаю, — ответил Хейз.
— Это очень плохо, — сказал Енох. — Я-то на муниципальной службе. — Он прибавил шагу, чтобы не отставать от Хейза. — Мне восемнадцать лет, в этом городе я всего два месяца, а уже на муниципальной службе.
— Вот и чудно. — Хейз сдвинул шляпу набок, на ту сторону, где шел Енох, и зашагал быстрее. Слепой впереди стал потешно кланяться направо и налево.
— Я не расслышал, как тебя зовут, — сказал Енох. Хейз ответил.
— Ты их будто преследуешь, эту деревенщину, — заметил Енох. — Занимаешься божьими делами?
— Нет.
— И я тоже не особенно, — согласился Енох. — Я ходил в Родмилскую Библейскую Академию для мальчиков — целый месяц ходил. Меня туда эта баба послала, она выцыганила меня у папаши. Баба из социальной службы. Целый месяц — сплошной Иисус, я чуть не свихнулся.
Хейз дошел до конца квартала, Енох не отставал от него, пыхтя и болтая. Когда Хейз стал переходить улицу, Енох заорал:
— Не видишь, какой горит свет? Это значит, что ты должен подождать!
Засвистел полицейский, машина загудела и резко остановилась. Хейз перешел улицу, не спуская глаз со слепого. Полицейский продолжал свистеть. Он догнал Хейза и остановил. У полицейского было худое лицо и овальные желтоватые глаза.
— Ты не знаешь, зачем висит вон та маленькая штучка? — Он показал на светофор над перекрестком.
— Я не заметил, — сказал Хейз.
Полицейский молча оглядел его. Остановились несколько прохожих.
— Может, ты думал, что красный свет — для белых, а зеленый — для черномазых?
— Да, так я и думал, — сказал Хейз. — Уберите руку. Полицейский отошел на шаг:
— Расскажи всем своим друзья про эти огни. Красный — чтобы стоять, зеленый — идти; мужчины и женщины, белые и черномазые — все идут по одному сигналу. Расскажи это всем своим друзьям, чтоб они знали, что делать, когда приедут в город.
Прохожие смеялись.
— Я буду за ним присматривать.- К полицейскому протиснулся Енох Эмери. — Он здесь всего второй день, я буду за ним присматривать.
— А сам-то ты давно здесь? — спросил полицейский.
— Я здесь родился и вырос, — сказал Енох. — Это моя родина. Так что я за ним присмотрю. Эй, — обратился он к Хейзу, — подожди меня. — Он протащил Хейза через толпу. — Кажется, мне удалось тебя спасти.
— Очень благодарен, — ответил Хейз.
— Пустяки, — сказал Енох. — Пошли в «Уоллгринз», выпьем содовой? Жаль, ночные клубы еще закрыты.
— Пошли в «Уоллгринз», выпьем содовой? Жаль, ночные клубы еще закрыты.
— Не люблю такие заведения, — сказал Хейз. — Всего хорошего.
— Ничего, — сказал Енох, — я пройдусь еще, составлю тебе компанию. — Он посмотрел на слепого с девочкой впереди. — Неохота на ночь глядя общаться со всякой деревенщиной, особенно со святошами. Я их много повидал на своем веку. Эта баба из социальной помощи, что выцыганила меня у папаши, только и знала, что молиться. Мы с папашей ездили, пилили дрова, остановились раз у Бунвиля, тут эта баба и подвалила. — Он поймал полу пиджака Хейза. — Единственное, что мне не нравится в Толкинхеме — здесь слишком много людей на улицах. И все будто так и норовят сшибить тебя с ног; да, так вот она заявилась, и я понял, что ей приглянулся. Мне было двенадцать, и я умел неплохо петь всякие гимны — выучился у черномазого. Так вот, она заявилась, я ей приглянулся, она выцыганила меня у папаши и забрала в Бунвиль. У нее был кирпичный дом, но она только и трындела про Иисуса. — Тут его толкнул прохожий, коротышка в мешковатом выцветшем комбинезоне.