Идти туда ему совершенно не хотелось, потому что там могло случиться что угодно. Все время, пока его разум метался за кровью, Енох пытался убедить себя, что сейчас вернется домой и ляжет спать.
К тому времени, когда он очутился в центре делового квартала, он уже был так измучен, что пришлось прислониться к витрине магазина «Уоллгринз» и немножко
остыть. По спине струился пот, между лопатками чесалось, так что через несколько минут Енох вошел в стеклянную дверь и двинулся мимо будильников, одеколонов, конфет, гигиенических прокладок, авторучек и карманных фонариков всех цветов и размеров. Он понял, что идет на тихое урчание из ниши, в которой находилась дверь в закусочную. Звук издавал желто-голубой автомат из стекла и стали, отрыгивающий воздушную кукурузу в котел с маслом и солью. Енох подошел к автомату, по пути доставая кошелек и пересчитывая деньги. Кошельком ему служил длинный мешочек серой кожи, перетянутый тесемкой. В свое время он стащил его у отца, и теперь свято хранил, потому что это была единственная вещь (кроме него самого, разумеется), которую держал в руках отец. Енох отсчитал десять центов и протянул их обслуживавшему автомат бледному парню в фартуке. Не спуская глаз с кошелька, парень проворно наполнил белый бумажный пакет кукурузой. В другой раз Енох обязательно попытался бы завязать с ним знакомство, но сейчас был слишком занят и даже не стал его разглядывать. Он взял сверток и принялся запихивать кошелек обратно. Парень проследил за его действиями.
— Ну и штука у тебя — как свиной пузырь, — изрек он завистливо.
— Я спешу, — пробормотал Енох и пошел в закусочную. Внутри он зачем-то добрался до самого дальнего конца,
потом по другому проходу вернулся, показывая человеку, который, возможно, его ожидает, что он уже на месте. Возле стойки помедлил, раздумывая, не стоит ли сесть и перекусить. Стойка была покрыта розово-зеленым линолеумом под мрамор, за ней стояла рыжеволосая женщина в зеленой форме и розовом переднике. Зеленые глаза с розоватыми белками хорошо сочетались с висящей за ее спиной рекламой «Лимонно-вишневого сюрприза», который сегодня продавался со скидкой и стоил десять центов. Женщина подошла к Еноху, разглядывавшему рекламу над ее головой. В ожидании она опустила на стойку грудь, окружив ее руками. Енох никак не мог решить, что именно попросить; наконец она сама запустила руку под стойку и поставила перед ним стакан «Лимонно-вишневого сюрприза».
— Хороший, — сказала она. — Я утром смешала, после завтрака.
— Сегодня со мною что-то должно, случиться, — произнес Енох.
— Я же говорю: хорошая штука, — ответила она.
— Я же говорю: хорошая штука, — ответила она. — Сегодня смешала.
— Я узнал это утром, как только проснулся, — сказал Енох тоном духовидца.
— О боже. — Женщина выдернула напиток у него из-под носа, повернулась, смешала новый, точно такой же, и шлепнула перед ним на стойку.
— Мне пора идти, — сказал Енох и поспешил прочь.
Возле автомата с кукурузой в его карман впился завистливый взгляд, но он пробежал, не оглядываясь. Я не хочу это делать, твердил он себе. Чем бы это ни было, я не хочу этого делать. Я иду домой. Это то, чего я не хочу делать. Он подумал, что зря потратил все деньги на занавески и краску, когда мог бы купить рубашку и светящийся галстук. Это будет что-то незаконное. Я не буду этого делать, сказал он себе и остановился. Остановился перед кинотеатром: афиша изображала монстра, запихивающего девушку в раскаленную печь.
Я не пойду на такой фильм, решил Енох, нервно разглядывая афишу. Я иду домой. Я вовсе не собираюсь сидеть в кино. У меня не хватит денег на билет, сказал он себе, снова вытаскивая кошелек. Можно даже и не считать.
У меня всего сорок три цента, этого не хватит. Здесь сказано, что для взрослых билет стоит сорок пять центов, а на балкон — тридцать пять. Я не собираюсь сидеть на балконе, сказал он себе, покупая билет за тридцать пять центов.
Я туда не пойду.
Двери распахнулись, он очутился в огромном красном фойе, прошел по одному темному коридору, потом вверх по другому, столь же темному. Через пару минут он оказался на балконе и стал, точно Иона, выискивать место в темноте. Я не собираюсь это смотреть, сказал он себе сердито. Он не любил кино — разве что цветные мюзиклы.
Первая картина была про ученого по имени Глаз, который делал операции на расстоянии. Просыпаешься однажды утром и обнаруживаешь дырку во лбу, в груди или на животе, и чего-нибудь жизненно важного у тебя не хватает. Енох, очень низко надвинув шляпу и подтянув колени почти к самому лицу, впился глазами в экран. Картина шла час.
Второй фильм был о каторжной тюрьме на Дьявольском острове. Еноху пришлось вцепиться в ручки кресла, чтобы не свалиться в передний ряд.
Третья картина называлась «Лонни возвращается домой». Бабуин по имени Лонни спасал симпатичных ребятишек из горящего сиротского приюта. Енох тешил себя надеждой, что Лонни рано или поздно сгорит, но тот, судя по всему, даже не обжегся. Вдобавок ко всему хорошенькая девчушка вручила Лонни медаль. Этого Енох уже не смог вынести. Пошатываясь, он с трудом отыскал выход, проскочил два коридора, красное фойе и вылетел на улицу. Он свалился в обморок, как только вдохнул свежий воздух.