Студенты негромко переговаривались на ходу. Пытаясь как?то их отличить друг от друга, Артур заметил, что чаще всех разговаривают студенты в серых балахонах, студенты в горчичных — реже, а студенты в черных почти не открывают рот. Новички, одетые в коричневые балахоны вроде того, который выдали ему, шли молча. Очевидно, запрет на разговоры на улице относился только к ним. Серая одежда, должно быть, отличает второкурсников, которые гордятся своей новой привилегией и норовят воспользоваться ей почаще. В горчичное одеты студенты третьего курса, а в черное — выпускного.
Маркс свернул к ближайшему входу в длинный приземистый дом.
Внутри они первым делом столкнулись с двумя потными первокурсниками, которые тащили стол по коридору, загроможденному кроватями, чемоданами, пустыми коробками и неприкаянными новичками. Где?то за пределами видимости разговаривали два мужских голоса. Слова слышны не были, только интонация: вопрос?ответ, вопрос?ответ.
Все двери в комнаты по обе стороны коридора были распахнуты. На дверях были приколоты карточки с номерами. Артур мимоходом увидел ряды незастеленных кроватей со спинками. В каждой комнате на стене висели такие же самые старомодные часы. Артур удивился, как можно услышать их звук в той какофонии шумов, которая здесь творилась, и вдруг понял, что он его слышит. Часы тикали хотя и тихо, но резко и отчетливо.
Они завернули за угол и миновали закрытую дверь с карточкой «женская спальня». За следующим поворотом коридор заканчивался тупиком. В тупике сидел за крошечной конторкой молодой человек в горчичном балахоне. Перед ним лежала толстая бухгалтерская книга.
— Найдется место для еще одного? — спросил его Маркс.
Студент утвердительно проворчал и обратил взор на Артура.
— Имя?
Он занес ручку над книгой.
Артур открыл было рот, вовремя услышал негромкий щелчок, и закрыл рот. Он провел пальцами по губам, как ему показали.
Студент за конторкой улыбнулся и посмотрел на Маркса.
— Себастьян Ридлер из Ошкоша. Двадцать один год.
Третьекурсник записал данные в книгу.
— Взыскания?
— Восемь, — сказал Маркс.
У Артура отвисла челюсть.
— Два — за разговоры на улице, — продолжал Маркс. — Три — за то, что первым обратился к старшекурснику. И одно, — он глянул на Артура, — за то «ээ…», когда я спросил твое имя.
Он ухмыльнулся Артуру на прощание и отправился восвояси.
Студент за конторкой глянул на карточку, что?то на ней написал, затем взял брошюру из стопки на краю конторки и протянул Артуру.
— Комната двенадцать. Это туда.
Артур нашел свою комнату и зашел внутрь. В комнате были два письменных стола, стеллаж, две кровати — одна незастеленная, — и куча багажа. Артур мрачно уселся на незастеленную кровать и открыл брошюру, озаглавленную «Правила для новичков». В ней было двенадцать страниц убористого печатного текста. После каждого правила стояла пометка, какое взыскание назначается за его невыполнение.
«Новичок должен посещать все занятия и факультативы согласно расписанию. Новичок должен приходить на занятия и факультативы вовремя… Когда к новичку обращается преподаватель или старшекурсник, он должен добавлять к своему ответу» сэр» или «мадам».
Артур сообразил, что взысканий за невыполнение этого правила Маркс ему не назначил. Он попытался вспомнить, сколько раз говорил со старшекурсником по дороге от входа сюда, но потерял счет. Раз двадцать, не меньше. Его злость на рыжего старшекурсника стала постепенно проходить.
Артур перечитывал брошюру по второму разу, когда кто?то вошел в комнату. Артур поднял взгляд.
— Похоже, мы соседи, — сказал жизнерадостный румяный парень. — Моя фамилия Флинн, а твоя?
Часы над дверью равномерно гудели.
— Ридлер, — сказал Артур, пожимая руку парня. — Как тебе тут?
— Ужасно, — ответил Флинн и со стоном повалился на кровать. Пробегал до самого полудня. Но сейчас, по?моему, про меня забыли. Ты откуда?
— Ниоткуда.
— Тьфу ты, совсем забыл, — скривился Флинн. — Дурацкие правила, верно? У меня из?за них куча неприятностей. Запомнить я их могу, только смысла в них нет.
Он испустил несколько протяжных стонов.
— Ну ладно, они не запрещают рассказывать о себе, если сам захочешь.
— Ну ладно, они не запрещают рассказывать о себе, если сам захочешь. Я приехал из Оленьего парка, это на севере Севена. Мой отец — администратор второго класса. Он заведует электростанцией на озере Каско. Он ужасно умный, а я — нет. Моя мать и сестра тоже не гении, но я хуже всех. Сколько у тебя взысканий?
— Восемь.
Флинн присвистнул.
— Восемь! У меня — двадцать три, не считая тех, которые я уже отработал вчера вечером и сегодня утром.
Он глубоко вздохнул.
— Хотел бы я сейчас оказаться дома, в Севене!
— Ты жалеешь, что приехал сюда?
— Еще как! Я никогда сюда не хотел. Я знал, что это не для меня. Я такой простофиля, что меня с семи лет держали дома, никуда не выпускали. Я слишком много болтаю, а если взволнован, то совсем за собой не слежу. Ну и что в этом плохого, если бы я оставался в Оленьем парке? — Он перекатился на живот. — У нас там пять сотен акров земли, обнесенных стеной. В основном лес. Моя мать происходит из семьи Вильямсов, она получила Олений парк в наследство. Другого такого места просто на свете нет. В озере водятся окуни и форель, а в лесу — сурки, белки и, само собой, олени. Но мы на них не охотимся. Они ручные.