Мои болезненные фантазии прервал робкий стук в дверь. Я натянул сапоги и крикнул:
— Входи!
Некто, старательно избегавший попадаться мне на глаза, хотя я и не сомневался, что это был старейшина, распахнул дверь, и вошла молодая женщина с медным подносом, заставленным едой. Она опустила поднос передо мной, и только тогда я увидел, что на ней совершенно ничего нет, кроме браслетов, которые я поначалу принял за грубо сработанные украшения. Она поклонилась, поднеся руки ко лбу, как принято у северян, и тускло сверкавшие обручи, обхватывавшие ее запястья, оказались кандалами из закаленной стали, соединенными длинной цепью.
— Вот твой ужин, Великий мастер, — произнесла она и попятилась к выходу. Ее округлые бедра прижались к двери; одной рукой она попыталась отодвинуть щеколду, раздался слабый скрежет, но дверь не поддавалась. Очевидно, тот, кто впустил девушку внутрь, придерживал дверь снаружи.
— Вкусно пахнет, — сказал я. — Ты сама это приготовила?
— Не все. Рыбу и жареные пирожки.
Я встал и, прислонив «Терминус Эст» к грубым камням стены, чтобы не испугать девушку, подошел к подносу. Там была молодая утка, поджаренная и нарезанная кусочками, уже упоминавшаяся рыба, пирожки (приготовленные, как потом выяснилось, из тростниковой муки и рубленых моллюсков), запеченный в золе картофель и салат из грибов и зеленых овощей.
— А где же хлеб? — воскликнул я. — Где масло и мед? Они за это поплатятся.
— Мы надеялись, Великий мастер, что пирожки тебе понравятся.
— Насколько я понимаю, это не твоя вина. С тех пор как я возлег с Кириакой, прошло много времени, и я пытался не смотреть на молодую рабыню, но не мог. Длинные черные волосы до пояса, темная, почти медная кожа и тонкая талия, что редко встречается у женщин?автохтонок. Черты ее лица были весьма приятны и только слегка резковаты. У Агии, несмотря на светлую кожу и веснушки, скулы были гораздо шире.
— Благодарю тебя, Великий мастер. Мне приказано остаться и прислуживать тебе у стола. Если тебе это неугодно, скажи ему, чтобы открыл дверь и выпустил меня.
— Я скажу ему, — громко произнес я, — чтобы убирался из?под двери и не подслушивал мои разговоры. Ты ведь говоришь о своем хозяине? О старейшине этой деревни?
— Да, о Замбдасе.
— А тебя как зовут?
— Пиа, Великий мастер.
— Сколько тебе лет, Пиа?
Она сказала, и я улыбнулся, узнав, что ей столько же лет, сколько мне.
— А теперь ты будешь мне прислуживать.
Я устроюсь у огня, где сидел, когда ты вошла, а ты подашь мне еду. Тебе не приходилось прислуживать у стола?
— О да, Великий мастер, я каждый раз прислуживаю.
— В таком случае ты знаешь, что делать. Что ты посоветуешь мне в качестве первого блюда? Рыбу?
Она кивнула.
— Тогда неси ее сюда. Захвати вино и несколько твоих пирожков. Ты сама ела?
Она покачала головой, ее черные волосы заволновались.
— Нет, но мне не пристало есть вместе с тобой.
— Но у тебя все ребра наружу.
— Меня за это побьют, Великий мастер.
— Тебя никто не тронет, пока я здесь. Однако я не настаиваю. Я только хочу проверить, не подмешали ли в пищу чего?нибудь такого, что я не мог бы дать своему псу, будь он по?прежнему со мной. Если подмешали, то скорее всего в вино. Если это один из обычных сельских сортов, то на вкус оно будет терпким, но сладким. — Я наполнил глиняный кубок до половины и протянул ей. — Пей, и если ты не свалишься на пол в конвульсиях, я тоже выпью немного.
Ей стоило немалых трудов осушить кубок; наконец с полными слез глазами она протянула его мне. Я налил себе вина и пригубил, найдя его отвратительным, как того и ожидал.
Я усадил девушку рядом с собой и заставил съесть одну изжаренную в масле рыбу. Потом сам съел две. Они оказались настолько же вкуснее вина, насколько нежное личико девушки было приятней сморщенной физиономии старейшины. Рыба была, несомненно, поймана сегодня и в воде гораздо холоднее и чище, чем мутный поток устья Гьолла, где ловилась рыбешка, к которой я привык в Цитадели.
— Здесь всех рабов заковывают в цепи? — спросил я, когда мы разделили пирожки. — Или ты, Пиа, проявила особый норов?
— Я одна из озерных людей, — ответила она, и, будь я знаком с местными обстоятельствами, объяснение было бы исчерпывающим.
— А я думал, что озерные люди живут здесь. — Я описал рукой в воздухе круг, имея в виду дом старейшины и его деревню.
— Нет?нет, это береговые люди. Мой народ живет на островах посреди озера. Но иногда ветер прибивает сюда наши острова, и Замбдас боится, как бы я не увидела свой дом и не уплыла. Цепь очень тяжелая — видишь, какая она длинная? — и снять ее я не могу. Она утопит меня.
— Если только ты не найдешь бревно, на которое можно ее положить, пока ты будешь работать ногами. Она притворилась, что не слышит.
— Отведай утки, Великий мастер.
— С удовольствием, но не раньше, чем ты съешь кусок. Однако прежде расскажи мне еще о своих островах. Так, значит, их прибивает сюда ветром? Признаюсь, никогда не слыхал, чтобы ветер гнал по воде острова.
Пиа не отрывала вожделеющего взгляда от утки — должно быть, в здешних краях утка считалась редкостным лакомством.
— Я слышала, что существуют неподвижные острова, но никогда их не видела. Это, наверное, очень неудобно. Наши перемещаются с места на место, а мы иногда привязываем к деревьям паруса, чтобы плыть быстрее. Правда, поперек ветра они плавают плохо, потому что днища у них устроены не по?умному, как у лодки, а по?глупому, как у корыта. Иногда они даже переворачиваются.