18. ДВА СЕВЕРЬЯНА
Я припал к ручью и пил сколько мог; мальчику я велел делать то же самое, ведь в горах много безводных мест и вполне могло случиться, что до утра мы не встретим ни одного источника. Он спросил, не вернемся ли мы домой; я действительно собирался идти назад, к домику Касдо и Бекана, но теперь передумал и ответил отрицательно. Я понял, как тяжело будет ему снова увидеть эту крышу, поле и садик, а потом опять покинуть родные места. Такому малышу, пожалуй, могло показаться, что его папа, мама, сестренка и дедушка все еще где?то рядом.
Но дальше спускаться мы тоже не могли — мы и так находились ниже той границы, за которой мое путешествие становилось опасным. Власть архона Тракса распространялась более чем на сотню лиг, а теперь еще и Агия могла пустить его димархиев по моему следу.
К северо?востоку от нас поднимался горный пик, выше которого мне не доводилось видеть. Не только голову его, но и плечи обнимал снежный покров; снег лежал и на его груди. Я не мог разглядеть, да и никто, наверное, не знал, чье горделивое чело было обращено на запад поверх столь многих менее значительных вершин; несомненно было одно: он царствовал в самые ранние и славные дни человечества и управлял силами, способными придавать форму граниту, как нож резчика — дереву. Я смотрел и думал, что даже упрямые димархии, так хорошо знавшие дикие высокогорные края, наверное, остановились бы перед ним в благоговении. И вот мы направились прямо к нему, вернее, к возвышенному переходу, соединявшему его складчатую мантию с горой, на склоне которой Бекан когда?то выстроил дом. Подъемы не были особенно тяжкими, так что поначалу ходьба отнимала у нас больше сил.
Малыш Северьян часто брал меня за руку, даже когда в моей поддержке не было необходимости. Я плохо определяю возраст детей, но он, по?видимому, был в тех летах, когда, окажись он одним из наших учеников, он вошел бы в класс мастера Палаэмона — то есть он хорошо ходил и речь его была достаточно развита, чтобы понимать других и объясняться самому.
За целую стражу, если не больше, он не произнес ни слова, за исключением того вопроса, о котором я уже упоминал. Когда же мы спускались по широкому поросшему травой и окаймленному соснами склону, напоминавшему место, где погибла его мать, он спросил:
— Северьян, а кто были те люди? Я понял, о ком он говорил.
— Это не люди, хотя когда?то были людьми и до сих пор их напоминают. Это зоантропы, то есть звери, похожие на людей. Понимаешь?
Мальчик с серьезным видом кивнул и снова спросил:
— А почему они без одежды?
— Потому что, как я уже сказал, они перестали быть людьми. Собака родится собакой, птица — птицей, но быть человеком — это достижение, об этом постоянно нужно размышлять. Вот ты, малыш, размышляешь об этом последние три?четыре года, хотя, наверное, и не подозреваешь об этом.
— Собака просто ищет еду, — заметил мальчик.
— Верно. Но вот вопрос: следует ли принуждать человека думать? Давным?давно некоторые люди решили, что им это не нужно. Собаку еще можно заставить вести себя, как человек, — ходить на задних лапах, носить ошейник вроде воротника и делать много других подобных трюков.
Собаку еще можно заставить вести себя, как человек, — ходить на задних лапах, носить ошейник вроде воротника и делать много других подобных трюков. Но невозможно и не должно заставлять человека вести себя по?человечески. Тебе доводилось засыпать по собственной воле? Когда глаза не слипаются и нет ни капли усталости?
Он кивнул.
— Это потому, что тебе хотелось сбросить бремя мальчика, хотя бы на время. Иногда я пью слишком много вина — это оттого, что мне хочется ненадолго перестать быть мужчиной. Некоторые люди для этого лишают себя жизни. Ты знал об этом?
— Или делают себе больно.
Тон, которым Северьян произнес эти слова, многое мне объяснил: скорее всего именно таким и был Бекан, иначе он не увел бы свою семью в столь далекое и опасное место.
— Да, — ответил я, — так тоже бывает. Но случается, что люди, и среди них есть женщины, исполняются ненавистью к обременительному размышлению, но смерть при этом они вовсе не любят. Они видят животных и хотят стать, как они: знать только инстинкт и ни о чем не думать. А ты, Северьян, знаешь, где у тебя рождаются мысли?
— В голове, — не задумываясь, ответил мальчик, обхватив голову руками.
— У животных тоже есть голова — даже у таких глупых, как раки, быки и клещи. А мысли родятся в небольшой части головы — той, что находится над глазами. — Я дотронулся до его лба. — Если тебе зачем?то понадобится отрезать себе руку, существуют люди, которые умеют это делать. Например, твоя рука сильно болит и никогда не пройдет. Они смогут так искусно ее отнять, что остальному телу никакого вреда не будет.
Мальчик кивнул.
Вот и хорошо. Эти же люди могут вынуть из твоей головы ту самую частицу, благодаря которой ты думаешь. И обратно, как ты понимаешь, вложить уже не в состоянии. А если бы и смогли, ты сам не сумеешь их попросить, поскольку лишишься ее. Случается, однако, что некоторые все?таки просят тех людей удалить эту часть и даже платят им. Они хотят навсегда перестать думать и заявляют о желании отказаться от всего, что создано человечеством. Поэтому к ним уже нельзя относиться как к людям: они сделались животными, хотя внешне похожи на людей. Ты спрашиваешь, почему они не носят одежды? Просто они не понимают, что это такое, и уже никогда не смогут одеваться, даже в холод, хотя лечь на одежду или завернуться в нее они еще способны.