— Не надо, — еле слышно проговорила она, — я не хочу… Это сангари, я терпеть его не могу. Я выбрала его только ради цвета — он подходит к моему костюму.
— Почему ты потеряла сознание? Потому что я принял тебя за посвященную?
— Нет. Я догадалась, кто ты, — ответила она, и мы оба умолкли; она все еще полулежала на кушетке, куда с моей помощью ее перенесли; я опустился к ее ногам.
Я снова вызвал в памяти минуту, когда стоял перед ней на коленях; как я уже упоминал, мой мозг обладает способностью воспроизводить любой момент моей жизни. Наконец я вынужден был заговорить:
— Как тебе это удалось?
— Будь на твоем месте другой человек — обычный ряженый, — он бы ответил, что он действительно Смерть, — именно потому, что такова его маска. Неделю назад, когда мой муж выдвигал против одного из наших пеонов обвинение в воровстве, я присутствовала на суде архона и видела тебя. Ты стоял немного в стороне, положив руки на ножны меча, который сейчас с тобой, и когда я услыхала твой ответ, когда ты поцеловал мои пальцы, я узнала тебя и подумала… О, я даже не знаю, что подумала тогда! Наверное, что ты опустился (передо мной на колени, потому что решил убить меня. Когда я видела тебя в суде, ты показался мне человеком, снисходительным к своим жертвам, особенно к женщинам. — Я опустился перед тобой на колени единственно из?за страстного желания найти Пелерин, и мне показалось, что твои одежды, подобно моим, не являются лишь маскарадным костюмом.
— Но это действительно так. То есть я не вправе носить их при иных обстоятельствах, но и не заказывала прислуге. Это настоящие одежды. — Она помолчала. — Но ведь я даже не знаю твоего имени.
— Северьян. А тебя зовут Кириака — одна из женщин назвала тебя так, пока мы хлопотали над тобой. Позволь мне, однако, задать один вопрос: откуда у тебя эти одежды и где сейчас Пелерины? Конечно, если последнее тебе известно.
— Надеюсь, ты любопытствуешь не по долгу службы. — Она мельком, но пристально посмотрела мне в глаза, потом тряхнула головой. — Нет, это личный интерес. Видишь ли, я была послушницей, они воспитали меня. Мы странствовали по всему континенту, и наблюдать за цветами и деревьями, мимо которых мы проходили, было для меня чудесней всяких уроков ботаники. Я до сих пор вспоминаю те времена, и мне порой кажется, что мы за неделю пересекали материк из конца в конец, хотя на самом деле так, разумеется, не могло быть. Я готовилась принять окончательный обет; за год до посвящения они шьют одежду, чтобы ее можно было примерить и подогнать и чтобы она была на виду всякий раз, как разбираешь вещи.
Сходные чувства, наверное, испытывает девочка, примеряя свадебное платье, доставшееся от матери, и зная, что и ей придется выходить замуж в этом наряде, — если она вообще выйдет замуж. Только носить эту одежду мне не пришлось, и, уходя домой после долгого ожидания момента, когда мы окажемся достаточно близко от дома и мне не нужны будут провожатые, я забрала ее с собой.
Я совсем забыла о ней, — продолжала она, — и, лишь получив приглашение архона, вспомнила и решила надеть. Я горжусь своей фигурой, и одежды пришлось лишь слегка распустить. По?моему, они мне идут, и лицо у меня, как у Пелерины, только глаза другие. По правде говоря, я никогда не могла похвастаться глазами; надеялась, что они изменятся, когда я приму обет или спустя некоторое время. У нашей наставницы был такой вид: она могла сидеть за шитьем, но, глядя на нее, легко было представить, что она пронзает взглядом Урс до самых его пределов, где обитают ушедшие, смотрит сквозь старые, потрепанные полы и стенки шатра — все видит насквозь. Нет, я не знаю, где сейчас Пелерины; сомневаюсь, что и они это знают, кроме, возможно, самой Матери.
— Но ведь у тебя среди них должны остаться подруги, — сказал я. — Разве никто из послушниц, готовившихся к посвящению вместе с тобой, не остался в Ордене?
Кириака пожала плечами.
— Никто из них ни разу не писал мне. Я и вправду ничего не знаю.
— Как ты себя чувствуешь? Вполне ли ты оправилась, чтобы вернуться и потанцевать? — В нашу беседку стали просачиваться звуки музыки.
Она не повернула головы, но ее глаза, еще минуту назад устремленные в лабиринты времени, проведенного среди Пелерин, искоса посмотрели в мою сторону.
— Ты действительно хочешь вернуться?
— Честно говоря, нет. Мне всегда неловко среди людей, если эти люди не мои друзья.
— Как, у тебя есть друзья? — с неподдельным изумлением воскликнула она.
— Не здесь… хотя нет, здесь у меня есть один друг. В Нессусе я оставил братьев по гильдии.
— Понимаю. — Она поколебалась. — Нам нет причин возвращаться к гостям. Праздник будет продолжаться всю ночь напролет, а на рассвете, если архону будет угодно веселиться дальше, слуги опустят шторы или даже растянут над садом темную сетку. Мы можем оставаться здесь сколько пожелаем, а если нам захочется чего?нибудь съесть или выпить, просто кликнем слугу. Если же кто?нибудь, с кем бы нам хотелось побеседовать, будет проходить мимо, мы подзовем его и развлечемся.
— Боюсь, что наскучу тебе еще задолго до рассвета, — сказал я.
— Тебе не удастся, поскольку я не дам тебе много говорить — это я возьму на себя, а ты должен будешь слушать. Итак, я начинаю. Тебе известно, что ты очень красив?