Я засмеялся.
— Ты, видно, забыл, что я даже в темноте сумел тебя ранить? — Не опуская «Терминус Эст», я прошел по комнате к обломкам стула, схватил то, что осталось от спинки, и швырнул в очаг, взметнув облако искр. — Хорошо высушенное дерево, да еще натертое пчелиным воском чьей?то заботливой рукой, будет ярко гореть. — Все равно потом наступит темнота.
— Все равно потом наступит темнота. — Голос зверя?Бекана был безгранично спокоен. — Наступит темнота, и ты придешь к нам. — Нет. Когда стул догорит и станет темно, я брошусь на тебя и убью. А сейчас я жду, пока ты истечешь кровью.
Наступило молчание, тем более жуткое, что на морде чудовища не отражалось ни малейшего признака мысли. Как остатки нервных структур Теклы с помощью вытяжки из органов вот такой твари поселились в ядрах клеток лобной части моего мозга, так мужчина и его дочь блуждали где?то в темных лабиринтах звериного мозга и верили, что живы; но какова была их призрачная жизнь, какие мысли и желания их посещали, я и представить себе не мог. Наконец мужской голос произнес:- Значит, через одну?две стражи я убью тебя или ты — меня. Либо мы погибнем оба. Если я сейчас уйду в темноту и дождь, станешь ли ты меня выслеживать, когда Урс повернется к свету? Не спрячешься ли в доме, чтобы уберечь от меня женщину и ребенка, которые принадлежат мне? — Нет.
— Слово чести? Можешь поклясться на мече, хоть его и нельзя обратить к солнцу?
Я отступил назад и, перевернув «Терминус Эст», взял его за лезвие так, что его оконечность почти касалась моего сердца.
— Клянусь этим мечом, знаком моего искусства, что не стану выслеживать тебя завтра, если сегодня ночью ты сюда не вернешься. И в этом доме я также не останусь.
Альзабо повернулся стремительно, словно змея. В какой?то миг я, наверное, мог бы нанести удар по его мощной спине. Но он исчез, и ничто не напоминало о нем, кроме распахнутой двери, разнесенного в щепки стула и лужи крови (которая показалась мне темнее, чем кровь животных нашего мира), просачивающейся в щели между старыми половицами.
Я подошел к двери и заложил засов, потом вернул Коготь в мешочек, который носил на шее, и, по совету альзабо, придвинул стол к люку, чтобы легче было залезть. Касдо и старик в испуганном ожидании притаились в дальнем углу, маленький Северьян был с ними, и в его глазах я прочел, что воспоминания о сегодняшней ночи будут преследовать его еще лет двадцать. Фонарь, подвешенный за стропило, освещал их неровным светом.
— Как видите, я остался жив, — обратился я к ним. — Вы слышали, о чем мы говорили внизу? Касдо кивнула.
— Если бы вы принесли мне свет — я ведь просил вас об этом, — я не сделал бы того, что сделал. Теперь же я ничем вам не обязан. На вашем месте я бы с рассветом покинул дом и спустился в долину. Решайте сами.
— Нам было страшно, — пробормотала Касдо.
— Мне тоже. А где Агия?
К моему удивлению, старик вытянул руку, указывая куда?то; я поглядел в ту сторону и обнаружил, что густо набросанная на крышу солома раскидана, образовав щель, достаточно широкую для гибкого тела Атии.
Остаток ночи я проспал у очага, предупредив Касдо, что убью всякого, кто спустится с чердака. Утром я обошел дом кругом: как и следовало ожидать, кинжал Агии был вытащен из ставня.
17. МЕЧ ЛИКТОРА
— Мы уходим, — сказала мне Касдо, — но прежде я приготовлю завтрак. Если не хочешь, можешь не садиться с нами за стол.
Я кивнул и остался ждать на пороге; она вынесла деревянную миску каши, сваренной на воде, и деревянную же ложку. Я пошел к ручью и присел. С обеих сторон ручей скрывали заросли камыша: я не спешил себя обнаруживать. Пожалуй, я нарушил данную альзабо клятву, но я остался в зарослях и наблюдал за домом.
Вскоре показались Касдо, ее отец и малыш Северьян. В руках у женщины был узел и мужнин посох; старик и мальчик несли по мешочку. У их ног вертелся пес, который, по?видимому, при появлении альзабо забился под дом и сидел там, пока зверь не ушел. Я не виню его за это, хотя Трискель поступил бы иначе. Касдо оглянулась, ища меня взглядом.
Я не виню его за это, хотя Трискель поступил бы иначе. Касдо оглянулась, ища меня взглядом. Не заметив меня, она положила на порог какой?то сверток.
Я смотрел, как они шли по краю неширокого поля, вспаханного и засеянного не более месяца назад. Теперь урожай с него достанется птицам. Ни Касдо, ни ее отец не кинули назад ни единого взгляда, и только мальчик Северьян остановился у первой горной гряды и обернулся, чтобы еще раз увидеть единственный дом, который он знал в своей жизни. Каменные стены хижины стояли, как всегда, надежно, а над трубой все еще вился дымок от очага, над которым мать готовила завтрак. Наверное, она окликнула мальчика, потому что он поспешил за ней и скрылся из виду.
Я вышел из своего укрытия и направился к дому. В оставленном на пороге свертке я обнаружил два мягких одеяла из шерсти гуанако и кусок сушеного мяса, завернутый в чистую ветошку. Мясо я положил в ташку, а одеяла связал вместе и перебросил через плечо.
Воздух после дождя был прозрачен и чист, и я радовался мысли, что сейчас покину каменную хижину, пропахшую дымом и снедью. Я заглянул внутрь и увидел на полу черное пятно от крови альзабо и сломанный стул. Касдо передвинула стол на прежнее место, и Коготь, так слабо мерцавший вчера, не оставил на нем никакого следа. В доме не оказалось ничего, что могло бы пригодиться в дороге. Я вышел и захлопнул дверь.