— Пальмовые улитки в сыре, — сообщил он, распробовав. — Деликатес.
— Живые, да?!
Очень хотелось ответить утвердительно. Но Лючано сдержался: того и гляди, труппа голодной останется.
— Нет, дохлые.
— А почему шевелятся? — не унимался Никита. — Врете вы, Тарталья, смерти нашей хотите…
— Потому что миска с самоподогревом. На дне сырная масса кипит, наверх пузыри поднимаются. Думаете, стал бы я живой деликатес есть?
Последний довод показался невропастам убедительным. Степашка храбро ткнул вилкой в булькающую миску, с третьего раза подцепил-таки улитку и, зажмурившись, сунул в рот. Вскоре лицо его приобрело восторженно-обалделое выражение.
— Класс! Братцы, оно навроде ухи из ершей! Только с кислинкой и в нос шибает…
— А это что?
— Яйца с мозгами и сметаной.
— Чьи мозги-то?
— Твои, дурила…
— А это?
— Ебаб.
— Тарталья! Анюта, заткни уши…
— Ебаб — это хлебный суп. С изюмом и медом.
— Васька, гад! Сам затыкай уши! Тарталья, передайте мне капельку ебабу…
Глядя на директора и расхрабрившегося Степашку, навалившего себе гору всякой всячины, невропасты оживились, зазвенели посудой, переговариваясь с набитыми ртами. В итоге за двадцать минут они смели со стола все подчистую. Включая жареную саранчу с зеленой фасолью. О составе этого блюда Тарталью спросить забыли, а сам он благоразумно промолчал.
— Ну что, бездельники… — Лючано откинулся на спинку стула, махнув толстому лентяю-официанту, чтоб нес кофе. — Считайте, вам повезло. Есть заказ. Вот, смотрите.
Он выложил на стол интерактивные голограммы, полученные от Сандерсона.
Вернувшись в номер, он присел на кровать и сидел минут пять, собираясь с мыслями. А вернее, не решаясь выйти на связь.
Ладно, поехали.
Объемное изображение клиента возникло в комнате рывком, словно помпилианец хотел застать директора врасплох. В следующую секунду Лючано пожалел, что связался с этим хамом.
— Вы заставляете себя ждать!
Не терпящий возражений тон человека, привыкшего повелевать. Лицо под стать голосу, орлиный нос, жесткие складки вокруг губ, квадратный волевой подбородок. Льдистые глазки буравят собеседника, сверкая из-под сросшихся на переносице бровей. Косой шрам на левой скуле. Помпилианец был наголо брит; бронзовый, нездешний оттенок загара придавал ему сходство с ожившей статуей эпохи Третьих Октуберанских войн.
— Я обещал связаться с вами в какое-то конкретное время?
Раз легат счел излишним здороваться, Тарталья тоже опустил приветствие.
— Вам было указано: срочно!
— Простите, господин Тумидус. Тут явное недоразумение. Я не ваш подчиненный, мы даже не деловые партнеры. Поэтому не надо мне указывать. Договорились?
— Ваш тон возмутителен! Вы знаете, с кем разговариваете?!
— Знаю. Но при этом совершенно не понимаю, почему вас возмущает простая констатация факта? Кажется, я не произнес ни одного оскорбительного слова. Если я ошибаюсь, поправьте меня, и я принесу вам самые искренние извинения.
Видя, что Тумидуса это бесит, он избегал именовать клиента легатом.
— Прекратим словоблудие. — Помпилианец явственно скрипнул зубами. — Перейдем к делу.
Лючано обезоруживающе улыбнулся:
— Вот это совсем другой разговор! Я вас внимательно слушаю.
«Первый раунд за нами», — отметил он.
— Мне нужны услуги работников вашего профиля.
— Если можно, конкретнее, пожалуйста. Услуги нужны лично вам? Услуги какого рода? Вам требуется помощь?
От невинного словосочетания «требуется помощь» легата едва не хватил удар.
— Услуги нужны лично мне. — Прежде чем ответить, он долго молчал, сдерживая гнев. — Сегодня я произношу торжественную речь перед выпускниками Имперской военно-космической школы на Китте. Речь должна воодушевить молодых офицеров, зажечь их сердца, пробудить волну патриотизма и подвигнуть…
«Это уже речь началась или как? Да, хороший невропаст ему будет очень кстати. Ибо не воодушевляет, не зажигает и не подвигает. А на Китте, выходит, есть помпилианская военно-космическая школа? Никогда бы не подумал…»
Лючано смутно припомнил, что система альфы Паука сложна для навигации и по-своему уникальна. Может быть, помпилианцы обучают будущих «львов космоса» полетам в особых условиях?
— …имперских традиций!
«Беда с этими имперцами. Нос до неба дерут, а сами все кусок пожирнее урвать норовят. Собственную ничтожность не прикроешь величием государства. Пузырь, он и в свадебной гирлянде пузырь…»
— В котором часу намечена речь?
— В семнадцать ноль-ноль по местному времени.
«Не повезло вам, господин Тумидус. С шестнадцати часов вся труппа занята, согласно контракту, у виконта Асканте дель-Торья. Мои извинения. Приятно было пообщаться».
Именно так следовало ответить, после чего прервать связь. И успокоить нервы злорадством, представляя себе взбешенного легата. Но вместо понятного и простого решения Лючано на два внутренних голоса занялся самоедством.
«Вся труппа, говоришь, занята? Так-таки вся? А ты, малыш? Универсал Тарталья в одиночку легко сделает хаму-гвардейцу зажигательную речугу. Труппа отработает виконта и без присмотра: маскарад — чепуха…»
«Но я больше не работаю! Особенно — с помпилианцами!»
«Не облезешь. Личные пристрастия и антипатии — это для богатеньких господ вроде Шармаля-старшего. Для таких, как ты, есть другое правило: не отказываться от выгодных предложений».