Все заканчивается внезапно, с жесткой перегрузкой, знаменующей включение систем окончательного торможения и переход десантного модуля в режим атмосферного полета.
Удар перетряхивает мысли, выбивает ощущение страха, потому что теперь до поверхности Марса не более двух километров и пугающая неизвестность уступает место сосредоточенному ожиданию первой команды к действию.
С потолка десантного отсека внезапно начинают срываться капли конденсата, они гулко ударяют о рифленый пластик пола, разлетаясь мелкими брызгами.
Трубопровод прорвало, что ли?
Капитан смотрит вверх, а затем делает успокаивающий знак рукой.
Значит, нормальное явление…
Контрольный дисплей, закрепленный на противоположной стене, внезапно оживает, начиная трансляцию компьютерной модели рельефа. Это означает, что модуль прошел слой плотной облачности, укрывающей терраформированную поверхность Красной планеты, и до посадки осталось меньше минуты.
— Снижаемся над американским сектором освоения. Всем приготовиться. Их центр связи по?прежнему не отвечает на вызовы. Вполне возможно, что в проблемной зоне нас встретят силы корпоративной безопасности «Фон Брауна», но особо не обольщайтесь по поводу этих ребят.
Никто не произнес ни слова в ответ. Во?первых, не положено, а во?вторых, ни к чему. Лучше бы Шевцов помолчал насчет «миссии спасения» — темные стволы «абаканов» с причудливо змеящимися по ним кровавыми бликами гораздо честнее характеризуют ситуацию. Логика бойцов была проста: с задачей эвакуации людей на орбитальную станцию элементарно справлялись гражданские шаттлы, однако ни один челнок не стартовал с марсианской поверхности.
Только сигналы бедствия исправно транслировались в опустевший эфир.
***
Древнее сооружение исчезнувшей цивилизации
Багиров резко обернулся, услышав отчетливый лязг ломающегося металла.
После впечатляющего осмотра тандемной камеры он, не зная, как отнестись к сделанному открытию, в настороженной задумчивости пошел по длинному проходу, ведущему к той части зала, откуда пробивался красноватый свет.
Звук, нарушивший тишину, показался резким, словно выстрел.
Он машинально присел, выхватив «ИПП?40», конфискованный у мертвого диверсанта.
Разум уже не балансировал на зыбкой грани между очнувшимся прошлым и настоящим, все ощущения смешались, и неизвестно, кто сейчас присел в широком проходе, машинально выхватив оружие, — рассудительный Иннокентий Осипович или жадно глотающий адреналин Инок…
Нервы — не струны, они натягиваются, но не рвутся.
Импульсный электромагнитный затвор мягко дослал патрон, палец спокойно, без дрожи лежал на гашетке, взгляд указывал системам сканирования выборочные направления, пока в информационном окне термальной оптики не возник яркий тепловой всплеск.
Энергетическая активность.
Ствол автоматического пистолета резко переместился, теперь он смотрел в сумеречные глубины арочного свода, откуда Инок вышел минуту назад.
Точно, этот лязг исходил оттуда.
Большой палец правой руки поймал ползунок вариатора скорости огня, послав его в крайнее верхнее положение.
С двадцатью семью патронами из тридцати, которые вмещал магазин «ИПП», не очень?то навоюешься, так что стрелять следовало одиночными.
Вопрос: в кого?
И еще один: имею право?
Короткие мысли, стремительные мгновения, резкие, но точные движения — все происходило очень быстро, намного быстрее, чем возможно описать.
Последний заданный себе вопрос был обоснован для Иннокентия Осиповича, но не для Инока.
Странный синтез родился в эти мгновения в душе Багирова. Он не был ни тем и ни другим, две личности смешались, словно давно ждали минуты сокровенного воссоединения, и тут же заспорили по мелочам…
Роковое промедление и одновременно — спасительное, как оценил он его несколько позже.
Первой доминантой ощущений был почти мистический ужас, смешанный с крайним, ненормальным восторгом, когда в глубине арочного свода вдруг обозначилась смутная тень, а спустя мгновение раздался повторный хруст ломающегося металла, словно из стальной стены монтажкой вырывали заклепки.
Два звонких лопающихся удара… и стремительное движение материализовалось в широком проходе, приняв вполне конкретный физический облик двухметровой фигуры.
Это был древний механизм, тот самый, что лежал в левой ячейке тандемной камеры, только теперь с него осыпалась хрупкая корка минеральных солей, обнажив тускло?серый с синеватым отливом металл, которому ничуть не повредило миллионолетнее забвение.
Никаких следов окисления, каждая деталь восставшего эндоостова отливала матовым глянцем, будто была только что изготовлена.
Здесь и возникла роковая заминка.
Багиров понял, что не в состоянии выстрелить, — все в нем протестовало против подобного действия, не обоснованного ничем, кроме чуждости поднявшегося со своего одра механизма.
Он ни на секунду не забывал, что эта механическая форма была соединена с останками живого существа, и мысли, спрессованные уже не в секунды, а в их ничтожно малые отрезки, понеслись в ином направлении: катастрофа… средства спасения… неизвестные технологии… чуждая этика…
Этот механизм мог обладать сознанием разумного существа, являясь его прижизненной копией, призванной пережить катастрофу и время…