Она сосредоточилась, напряглась и словно бы дернула шнурок, раздвигавший портьеру, — только так это можно было коряво и скудно описать на человеческом языке.
Невидимая портьера раздвинулась послушно, и перед Ольгой оказалось окно в жаркий, безоблачный день, там, насколько хватало взгляда, протянулись желтые пески, и вдали, погромыхивая колокольчиками, шагал самый настоящий верблюжий караван. В лицо пахнуло жарким ветром, она ощущала жар горячего песка — пригоршня раскаленной пыли, подхваченная порывом ветра, едва не запорошила глаза, так что Ольга едва успела прикрыть глаза ладошкой, ощутила на щеках прикосновения горячих песчинок.
Осторожно убрала руку. Караван двигался в прежнем направлении, ослепительно белое солнце сияло над песками…
Что-то, то ли большая птица, то ли гонимый ветром куст, с немалой скоростью приближалось к ней справа. Что-то полет слишком целеустремленный для сорванного бурей куста…
Непонятное черное пятно, приблизившись, превратилось в человеческую фигуру, за плечами которой бился по ветру полосатый плащ. На нее с интересом уставились черные глаза, можно было отчетливо разглядеть лицо, гораздо длиннее и уже человеческого, очень странное, словно бы из ярко освещенного изнутри молочно-белого стекла, по которому играют сполохи огня… Мамочки, да у него клыки звериные! И уши волчьи!
Когда физиономия этого загадочного существа оказалась у самого ее лица и к ней протянулась из широкого рукава длинная то ли рука, то ли лапа с кривыми когтями, Ольга едва успела захлопнуть окно. Даже отступила на шаг, опасаясь, что неведомое существо, чего доброго, вломится в ее спальню. Впредь нужно осторожнее, а то угодишь неведомо в какие земли, где обитают непонятные твари…
Попрактиковаться проще и безопаснее дома, где, согласно поговорке, и стены помогают… Выписывая у щек круги согнутыми пальцами, отклоняя то вправо, то влево запястья, Ольга принялась бродить по дому — то есть сама она, конечно, оставалась на месте, это ее взгляд путешествовал.
Куда ни попади — темнота, мерное похрапывание, — ну да, большинство обитателей дома десятый сон видят перед рассветом, когда спится крепче всего. Ничего интересного… ага, а вон там горит свет… Посмотрим, по какой причине полуночничает господин камергер, есть сильное подозрение, что и он, подобно прусскому высокому гостю, отдал должное доморощенным актрисам…
Ольга усмехнулась не без легкомыслия, покачала головой: вот именно, в десятку. У изголовья постели камергера горел ясным пламенем восьмисвечовый канделябр, а на постели сплелись два обнаженных тела, в такой позиции, что сразу следовало отмести предположение, будто они там обсуждают финансовую политику Сардинского королевства или виды на урожай. Ай-яй-яй, игриво подумала Ольга, отводя взгляд от постели, а еще петербургский сановник, вхожий во дворец. Стоило попасть в подходящие условия… Все мужчины одинаковы.
Она хотела было уйти — но присмотревшись, осталась, охваченная изумлением и даже злостью. Незатейливые события как раз подошли к концу, камергер приподнялся и сел на постели, а девица осталась лежать, запрокинув голову и уставясь в потолок. И Ольга без всякого труда — в спальне было достаточно светло — признала в ней Дуняшку. Вот это уж оказалось совершеннейшей неожиданностью. Какова вертихвостка. Мы, откровенно признаться, тоже не монашки — но у этой паршивки, в отличие от нас, жених имеется, все уши прожужжала про то, какая у них большая и чистая любовь… А втихомолку, оказывается, со столичными гостями колобродит…
Возмущенно фыркнув, Ольга хотела уже совершить то, что в переводе на человеческие понятия называлось бы «повернуться и уйти», но задержалась.
Ай-яй-яй, игриво подумала Ольга, отводя взгляд от постели, а еще петербургский сановник, вхожий во дворец. Стоило попасть в подходящие условия… Все мужчины одинаковы.
Она хотела было уйти — но присмотревшись, осталась, охваченная изумлением и даже злостью. Незатейливые события как раз подошли к концу, камергер приподнялся и сел на постели, а девица осталась лежать, запрокинув голову и уставясь в потолок. И Ольга без всякого труда — в спальне было достаточно светло — признала в ней Дуняшку. Вот это уж оказалось совершеннейшей неожиданностью. Какова вертихвостка. Мы, откровенно признаться, тоже не монашки — но у этой паршивки, в отличие от нас, жених имеется, все уши прожужжала про то, какая у них большая и чистая любовь… А втихомолку, оказывается, со столичными гостями колобродит…
Возмущенно фыркнув, Ольга хотела уже совершить то, что в переводе на человеческие понятия называлось бы «повернуться и уйти», но задержалась. Присмотревшись, она стала подозревать, что дело определенно не в порядке. Дуняшка так и лежала навзничь, таращась в потолок с безмятежной улыбкой, — но улыбка эта больше походила на искусственную гримасу, хорошенькое личико напоминает застывшую маску, да и поза выглядит не вполне естественной…
Ольга моментально вспомнила, как граф пытался ее оплести — и посуровела. Все оборачивалось какой-то неожиданной стороной, весьма неприглядной, способной не на шутку встревожить: хорошенькие же гости нагрянули в имение… Теперь уже нет никаких сомнений, что горничная похожа на жертву некоего дурмана, — у человека, который сам собой распоряжается, не может быть такого лица и улыбки…