— Дорогой корнет, кто-то над вами прежестоко подшутил. Точнее, хотел произвести впечатление. Понимаете ли, этим господам надоело вариться в собственном соку, быть тайным обществом. Всегда найдутся фанфароны и позеры, которые захотят произвести впечатление на свежего человека, представить себя не пустым болтуном, а членом жуткого, страшного, всемогущего и всепроникающего тайного общества, которое вот-вот захватит власть в империи, истребит «тирана», перевернет мир, небо и землю… Над вами подшутили… точнее, ваш собеседник пытался придать себе мнимую значимость. Нас, старых петербуржцев, на подобную приманку ни за что не поймаешь, мы-то знаем цену этим пустым говорунам. А вот вы, наивный провинциал, приняли все всерьез…
— Но позвольте… — в растерянности промямлила Ольга. — У меня самые достоверные сведения…
— У вас лишь россказни… — покровительственным тоном опытного доктора поправил Алексей Сергеевич. — И не более того. Тот, кто вам все это наплел, совершенно не заботился и о тени правдоподобия. Нет никого более далекого от всех этих заговоров, чем, к примеру, камергер Вязинский и полковник Кестель. Да, они господа… несколько своеобразные: отъявленные карьеристы, достаточно неприятные люди, признаю… но как раз они никогда не были замечены в связях с заговорщиками. Они чересчур трезвы и прагматичны, чтобы тратить время на общение с гвардейскими сотрясателями воздуха… И уж ни в какие ворота не лезет упоминание о Вистенгофе, будто бы готовом совершить покушение на императора. Полковник Вистенгоф слишком на виду, его образ мыслей, его жизнь прекрасно известны… Этот ваш неизвестный шутник, кстати замечу, определенно перегнул палку. Болтать такое о тех же Вязинском и Кестеле — определенно дурной вкус. Ну, а уверение, будто Вистенгоф — будущий цареубийца, вообще выходит за рамки порядочности. Я бы вам советовал немедленно прервать знакомство с этим субъектом и впредь его не поддерживать. Его болтовня дурно пахнет, крайне дурно…
— И что же мне делать?
— Меньше обращать внимание на шутников.
И рвать отношения с теми из них, кто несет подобную околесицу, клевеща на честных людей…
— Итак, вы не верите?
— Нисколько, — с извиняющейся улыбкой сказал Алексей Сергеевич. — Ваш провинциализм и повышенная впечатлительность сыграли с вами злую шутку. Впредь относитесь к петербургским болтунам критичнее…
Ольга открыла было рот… и не произнесла ни слова. Ей стало ясно, что она оказалась в положении вдребезги проигравшегося игрока. Решительно невозможно было рассказать, каким образом она сумела все это узнать: заподозрит в безудержном фантазировании, а то и умопомрачении… Все оказалось бесполезно. Он ей не поверит… и никто не поверит. Тупик, корнет, и карта ваша бита…
— Ну что же, Алексей Сергеевич, — сказала она, медленно вставая. — Спасибо, что выслушали… Впредь буду осмотрительнее в знакомствах и критичнее в суждениях…
— Олег Петрович, дорогой! — воскликнул поэт с неподдельной заботой. — Я бы не хотел, чтобы вы уходили с тяжелым сердцем…
— Ну что вы, — сказала Ольга грустно. — Наоборот, я вам весьма благодарен за урок житейской мудрости…
Она и сама не помнила, как прошла мимо Семена, как вышла из дома, — просто оказалось, что в один прекрасный момент она уже стоит у высоких перил, опершись на них и бездумно глядя на спокойную, почти стоячую воду канала. И с величайшим трудом удерживается, чтобы не заплакать, — все же в иных случаях с женской натурой ничего нельзя было поделать, слезы так и наворачивались на глаза.
На любую помощь со стороны, стало быть, рассчитывать нечего. Уж если он отнесся насмешливо и недоверчиво, не стоит искать понимания и веры у кого бы то ни было другого.
А меж тем уже послезавтра на маневрах в Ропше…
На миг она содрогнулась от тоскливого бессилия, но тут же упрямо сжала губы — это не поражение и даже не проигрыш, поскольку ничего еще не решено и то, чему предстоит случиться, пока что не случилось. В конце концов, главной проблемой для нее был не монстр из преисподней, не Сатана, а всего-навсего обычный полковник с кинжалом под мундиром, к тому же прекрасно ей известный — а это уже вселяло определенные надежды. И никак не годилось раскисать подобно обыкновенной кисейной барышне…
Рядом раздался приятный, ровный мужской голос:
— Ольга Ивановна…
Она резко обернулась. Бок о бок с ней у фасонных, затейливых чугунных перил стоял человек лет пятидесяти, благожелательно ей улыбавшийся. Судя по виду, он был из общества: изящный синий фрак со светлыми пуговицами, крахмальная сорочка, безукоризненный цилиндр, Анна на шее… Румяное приветливое лицо с седыми бакенбардами — на первый взгляд, благодушный добряк, душа компании, исправный чиновник и добропорядочный отец семейства…
— В чем дело? — холодно спросила Ольга. — Любезный, вы не с ума ли сбрендили — называть гусарского офицера женским именем?!
Перегнуть палку она не боялась — гусару должна быть свойственна некоторая бесцеремонность в обращении со статскими… особенно с такими. Знавшими то, что им знать не полагалось. Неприятная ситуация…
— Ольга Ивановна, голубушка… — сказал незнакомец с дружеской укоризной. — Вы уж, право, держите себя в рамках… Подумайте сами: если человеку известно истинное лицо «корнета», это кое о чем говорит…