— Ты знаешь, я совершенно не думал…
— А не пора ли подумать? — спросила Ольга тоном, исключавшим всякие шутки.
— Прости за откровенность, но я все же не деревенская девка, которую уманивают на сеновал, а потом дарят дешевый перстенек и с прибауточкой отправляют восвояси. Наши отношения, согласись, приняли достаточно серьезный оборот. Такой, что впору думать о будущем…
Судя по лицу Бориса, все те чувства, что она подметила прежде, лишь углубились. У него был вид не застигнутого врасплох неожиданным оборотом разговора, а человека, услышавшего нечто совершенно для себя неприемлемое…
— Оленька, — наконец промямлил он с жалкой улыбкой. — Не все так просто…
— То есть? Ты меня не любишь? Только, пожалуйста, ответь по существу, без всяких нимф и дриад. Не водятся в нашей глуши дриады, да и нимфы, подозреваю, тоже…
— Я люблю тебя.
— Тогда?
— Это все очень непросто… — он старательно избегал Ольгиного взгляда.
— Так непросто, что я не пойму? Попробуй изложить как можно доступнее для глупой деревенской девчонки.
— Ну, видишь ли…
— Это, по-моему, не доступные объяснения, — сказала Ольга. — Это называется — увертки…
— Оленька…
— Ну увертки же…
— Боже мой, — сказал он убитым тоном. — Было так хорошо… Тебе непременно нужно все опошлить? Что ты ухмыляешься?
— А как тут не ухмыляться? — воскликнула Ольга. — Если я наконец-то вживую переживаю сцену из французского романа. «Ссорящиеся любовники»…
— Что ты хочешь?
— Ясности, милый, одной ясности… Я уже не спрашиваю, намерен ли ты просить у князя моей руки: по твоему лицу вижу, что мысль эта тебе категорически поперек души, как выражается наш Данила по другому поводу… Но почему? Ты дворянин, офицер, неужели не можешь быть предельно честным с девушкой, которой внезапно потребовалась полная ясность?
Он резко обернулся к ней и вскрикнул незнакомым голосом:
— Но ты же не можешь упрекать меня в том, будто я что-то обещал! Я ничего не обещал, вспомни хорошенько, никогда, ни единым словечком. Или ты решила, будто что-то подразумевалось?
— Интересные реплики, интересный тон, интересное выражение лица, — нараспев сказала Ольга, притворяясь веселой, хотя на душе скребли кошки. — Сочетание всего этого, вместе взятого, о многом свидетельствует прямо, какие там загадки… Ясно теперь, что предложения руки и сердца мне от тебя не дождаться. Но могу я узнать причины? Я за собой не знаю ничего такого, что дало бы тебе повод со мной порвать… Тогда?
Борис был хмур.
— Ты не понимаешь, — сказал он, глядя в сторону. — Родители никогда не согласятся… Прости за откровенность, но положение в обществе у тебя самое неопределенное. Воспитанница в богатом доме, девушка неизвестного происхождения… Одно ясно, что не крепостная, но этого мало.
— Для тебя или для папеньки с маменькой?
— Я от них, знаешь ли, завишу всецело, — отрезал Борис. — Не хотелось признаваться, но… Они фактически разорены, имение перезаложено. Мне… У меня… Короче говоря, я давно уже подозреваю, что они мне подыскали в Санкт-Петербурге подходящую невесту.
— Не хотелось признаваться, но… Они фактически разорены, имение перезаложено. Мне… У меня… Короче говоря, я давно уже подозреваю, что они мне подыскали в Санкт-Петербурге подходящую невесту. Разговора ни разу не заходило, но, судя по некоторым обмолвкам…
— С великолепным приданым, надо полагать?
— Надо полагать, — грустно кивнул он. — Оленька, душа моя, ты должна понять… Если я пойду наперекор — это совершеннейший крах. Все рухнет. Все. У меня не будет достаточно средств, чтобы служить в Санкт-Петербурге, придется уйти в какой-нибудь глухой полк, в жуткую дыру… Вся жизнь будет кончена. Останется только пуля в лоб. Есть обстоятельства, которые сильнее нас…
— Иными словами, роман аббата Равешоля «Эмили, или Удары рока», том второй, страница сто тринадцатая, — сказала Ольга, обнаружив вдруг, что испытываемые ею чувства все же далеки от черной печали. — А может, какой-то другой французский роман. Где-то я эти реплики уже читала.
— Это не роман, это жизнь! — почти крикнул поручик. — По крайней мере я тебе ничего не обещал…
— А моей предшественнице?
— Ты о чем?
Ольга разжала кулачок, и с ее ладони свесилась синяя лента из дешевенького атласа.
— Ленточка сия забилась меж постелью и изголовьем, хозяйка, надо думать, о ней забыла, так и не хватилась. Атлас дешевенький, такие коробейники носят по деревням для крестьянских из девок. Ты даже простыни после нее не распорядился сменить. Впрочем, судя по отсутствию запахов, моя предшественница довольно чистоплотна — ну разумеется, блестящий столичный гусар не имел бы дел с распустехой…
— Послушай…
— Это не сцена ревности, не бойся, — сказала Ольга. — Смешно было бы таковую устраивать в моем положении. Так что можешь обойтись без объяснений…
Она поднялась с постели и принялась одеваться, повернувшись спиной к человеку, внезапно ставшему совершенно чужим. На душе по-прежнему скребли кошки, но все обстояло легче, чем ей представлялось, гораздо легче…
— Оля… — послышалось чуть ли не просительно.
Она не спеша обернулась, спокойно застегивая последние крючки кафтанчика, презрительно изогнула бровь: