— Код пять-пять-семь-пять-семь-шесть-четыре — что он включает?
— Ты и это знаешь?!
— «Спите, герои русской земли, отчизны родной сыны…» — напел я.
— Молодец… Этот код отключает твою телеметрию.
— Отключает?
— Отключает.
— А включает ее что? А, знаю. «Спит гаолян…» Да?
— Правильно.
— Бомба во мне есть?
— Нет.
Я посмотрел Тарантулу в глаза. Он не удивился моему вопросу, не спросил «какая бомба?» Просто сказал «нет».
— Нет бомбы, сынок, не смотри так. Но вся эта жестяная требуха в тебе — в рамках той программы. Программа сорвалась… Не удалось создать надежной защиты.
Программа сорвалась… Не удалось создать надежной защиты. Рентгений излучает сильно, а слизистая кишечника очень чувствительна. Агент с постоянным кровавым поносом — это, знаешь ли, нонсенс.
— А взрыв в игле?
— Не наш.
— «Тама»?..
— «Тама» нашли еще позавчера. Ты же дал гепо наводку… С вертолета засекли излучение.
— Слава Богу…
— Ты тоже молодец. Вернемся, мой шею. На «Андрея Первозванного» я тебя представлю.
— Всех.
— Посмертно «Андрея» не дают.
— Тогда Кучеренко.
— Если жив — представлю.
— Слуга народа.
— Вольно, поручик… Еще ничего не кончилось…
Это точно, подумал я. Еще все длится и продолжается.
— И вот что, Игорь. Будешь работать на новом направлении?
Я не стал уточнять — на каком «новом». Это было ясно.
— А — нужно? Вообще? На этом направлении?
Тарантул долго молчал. Очень долго. Я ждал. Он тоже не знал ответа, но думал-то он об этом куда больше, чем я…
— Нужно… не нужно… — пробормотал он наконец. — Не то это. Не тот разговор. Они есть, они действуют — значит, мы должны знать о них все. По возможности все. А зная — решать, что делать. Но — зная. Не гадать, как сейчас… Может быть, мы будем помогать им. А может, истреблять, как псов. Это решится само — потом. А сейчас — знать. Они лезут в нашу жизнь, играют нами, как… как куклами… — Тарантул закашлялся. — Как оловянными солдатиками. Это унизительно, наконец. Мы люди, и мы должны заставить их считаться с собой…
— Заставить… — усомнился я. — Шеф, а не кажется вам, что мы с вами уже в какой-то степени — их агенты? Независимо от своего желания?
— Кажется, — тут же согласился он. — Ну и что? Пусть мы даже на триста процентов будем действовать в их интересах — но и в наших ведь тоже! Представь — им вдруг станет невмоготу от того, что творится тут, и они решат, скажем, отдать победу Сталину? Что получится?
— Шеф, — сказал я, — вы меня убедили. Но прежде чем дать ответ, я хотел бы принять душ и выспаться.
— Душ — пожалуйста. А выспаться — уже дома.
— Но — сегодня?
— Сегодня.
Я чуть не умер под душем. От наслаждения, боли и слабости. Но все-таки не умер.
Когда я вышел из душа, похожий на полурастаявшего снеговика, Тарантул сидел все в той же позе: одна нога на столе, щекой опирается… о, нет, переменил позу — не на ладонь, а на сжатый кулак. Он напоминал Атоса из богато иллюстрированного, но очень древнего, без обложки и многих страниц, «Виконта де Бражелона», который как-то приблудился ко мне и живет в моем старом доме — вместе с другими старыми, странными и никому не нужными вещами вроде черного репродуктора-тарелки, двух белых фарфоровых собачек, фарфоровой же бутылки в форме рыбы, стоящей на хвосте, «Краткого курса истории ВКП( б)» с карандашными пометками на полях, пачки перевязанных ленточкой писем с ятями и твердыми знаками, подшивки журнала «Знание-сила» за тридцать третий год без последнего номера… Домой, подумал я, домой. Без Гвоздева. К черту Гвоздево. Домой.
И тут снова побежала по-щеке-на-подбородок-на-пол струйка крови: потревожил, приподнял коросту.
Домой.
И тут снова побежала по-щеке-на-подбородок-на-пол струйка крови: потревожил, приподнял коросту. Я матюгнулся, а Тарантул, вспорхнув, закружился, засуетился вокруг меня, перевязывая, обмазывая с головы до ног йодом, давая какие-то советы и что-то объясняя. Наконец, он закончил малярные работы, дал мне надеть, кряхтя и поеживаясь — это я, конечно, кряхтел и поеживался — комбинезон, потом почесал нос и спросил:
— Слушай, сынок, а нет ли тут места, где можно выпить?
Места — выпить… В памяти моей пролистнулось несколько страниц, и я ответил:
— Есть такое место!
Небо имело пепельный цвет, а солнце висело над крышами близким и четко вырезанным оранжевым диском. Тени были густо-черные. После ночной пиротехники, если не пройдут дожди или не подует ветер, такое непотребство может продержаться не один день.
Мы пересекли Гете — морпехи маячили на обычном месте, за оградой консульства — и углубились в переулки. Так, пытался я сообразить, а теперь — налево… Ага, вот и скверик. В скверике биваком расположился егерский батальон. Были натянуты навесы на легких козлах, на газонах стояли каре из рюкзаков. Дымилась кухня. Десяток «Барсов» уже на колесах, со скатанными юбками и убранными винтами, выстроились в очередь к заправщику. Самих егерей было немного, вряд ли больше роты: слонялись лениво и без очевидного дела, лежали на траве или на раскатанных циновках, и только часовые истово несли службу. Интересно, что среди темных комбинезонов я заметил песчаного цвета гимнастерки солдат Русского территориального корпуса — надо полагать, активно шло братание. Незаметно было только гражданских, и это как-то неприятно посасывало…