Это, пожалуй, меняет дело, засомневался дед. Я смотрел на фотографию и никак не мог понять, откуда она такая. Потом вспомнил. Нет, дед, сказал я, ничего не меняется, давай играть как задумали. Это я все забираю… А это? — подняла с пола Вероника. А, зеркальце… нет, это что-то другое. Какой-то прибор… непонятно. Тяжелый металлический квадрат примерно семь на семь, с одной стороны матовое темно-серое покрытие, с другой — полоска жидкокристаллического индикатора. Интересно… ну, очень интересно.
Вообще все понемногу складывается в забавную картину… и еще моя фотография с медицинской карты… Да, господа, неладно что-то в Датском королевстве…
Впрочем, как говаривал Тарантул, не начать бы делать поспешные выводы из слишком ярких предпосылок…
Пока Вероника переодевалась в рабочее и выводила мотоцикл, я обыскал второго убитого. У него тоже была моя фотография и пара тонких резиновых перчаток. Дитер, расстроенный, ходил вокруг «испано-сюизы». В нее попало несколько автоматных пуль.
В нее попало несколько автоматных пуль. Да заварим, сказал Виктор, пригоняй ее сегодня к нам. Сто двадцать тысяч мне за нее предлагали, сказал Дитер, не взял. Ну и правильно, сказал Виктор, деньги что — тьфу, и нет их, а это надолго. Так что заварим, закрасим — с лупой не найдешь, где дыры были. Спасибо, Виктор, я видел, как ты варишь — это высокий класс, сказал Дитер. Поэтому я не расстраиваюсь. Вероника подкатила на легком «тиере», похлопала по сиденью: садись. Витя, сказал дед, дай Игорю пока свой автомат — мало ли что. Виктор протянул мне МП и запасной рожок. Спасибо, сказал я. Пустяки, сказал Виктор и отошел. С Богом, сказал дед. Вам того же — я помахал рукой.
С дороги Вероника почти сразу свернула вправо, в поля, заросшие чем-то густым и высоким, выше колена — пшеницей, ячменем?.. Мотор глухо рокотал, во все стороны летела грязь. Ноги мгновенно промокли. Крепче держись, не болтайся! — крикнула Вероника. Я забросил автомат за спину и обнял ее обеими руками. Теперь другое дело! Она повела плечами и добавила газу. Мы неслись к извилисто тянущейся через поля полосе черемуховых зарослей.
13.06.1991. 14 час.
Ферма Клемма, пасека
— Тьфу на тебя, Верка, — сказал за окном дед, и я открыл глаза. Жопу бы хоть прикрыла, валяешься, как не знаю кто.
— Жопа как жопа, — сказала Вероника, — чего ее прикрывать? Была бы косая какая, тогда уж…
— Эх, не моя ты дочь, — вздохнул дед. — Так бы щас ремнем утянул…
— Да чего, дядь Вань, загораю, никого не трогаю. И вообще мокрое все. Сверзились мы таки в речку, не миновали.
— Ну, еще бы, таких пилотов, как ты, у нас в эскадрилье дроводелами звали. Ладно. Все тихо у вас?
— Тихо. Я собак спустила, если бы что…
— Видел я твоих кобелей: валяются под плетнем, и мухи по ним пешком ходят. Дохи только шить из таких сторожей.
— Так нет же никого.
— Угу. Так вот нет, нет, а потом открываешь глаза: ангелы, ангелы… Он-то спит?
— Спит.
— Не сплю, — сказал я и сел. О-ох… Потянулся с хрустом и подошел к окну.
За окном было ярко, жарко, пахло горячей травой и медом. Гудели пчелы. На солнцепеке расстелен был выгоревший брезент, на брезенте в соломенной шляпе лежала Вероника. Смотреть на нее было одно удовольствие. Рядом, опираясь на какой-то столб, стоял дед и ехидно щурился.
— Отдохнул? — спросил он.
— Более-менее.
— Пчелки не покусали?
— Почти нет. На кой им дубленая шкура?
— Как сказать…
— Как у вас там дела?
— Нормально. Уладили. Следователь, конечно, очень удивился, что старый пердун уложил двух бандитов… он их, кстати, узнал. Есть такая группировка «Муромец» — так они из нее.
— О, дьявол, — сказал я.
— Ты их знаешь?
— Знаю. Самое говно. Гитлерюгенд.
— И что теперь?
— Надо двигаться. А вам, наверное, стоит действительно нанять каких-нибудь пистолетчиков… хотя нужен-то им я.
— Чем ты их так зацепил?
— Да случайно копнул глубже, чем надо — и вылезло дельце на триста миллионов. За такие деньги, сам понимаешь, и морду набить могут.
— Но как они тебя тут нашли?
— Черт его знает.
.. через фарера, который меня подвез? Разве что… хотя…
Какая-то догадка у меня, кажется, возникла, но тут Вероника лениво поднялась и подошла к деду.
— Слушай, дядь Вань, — сказала она, — ты же все понимаешь, а?
— Да чего уж не понять. Только учти, Ольга уже матом тебя кроет, чего-то ты там не сделала.
— С Ольгой мы сочтемся… — в голосе ее прорезалась хрипотца. — Дай я тебя поцелую.
Она обвила шею деда руками и томно поцеловала в одну щеку, в другую…
— Хватит, Верка, хватит, — смеясь, отбивался дед.
— Ну, раз хватит… — она шагнула назад, а я вдруг снова вернулся в тот миг, когда мы, цепляясь друг за друга и хохоча, выбрались из речки, повалились на песок и стали бешено целоваться. Дед что-то говорил, а она ему отвечала, я отступил от окна и запнулся взглядом за приемник — и чисто автоматически, не знаю, зачем, включил его.
Эфир был полон Вагнером, все диапазоны содрогались от могучих аккордов, и с огромным трудом пробивалась сквозь них взволнованная дикторская речь. Массовые аресты, произведенные накануне… под лозунгами… призвали к невмешательству… однако армии государств… многочисленные жертвы… из стрелкового оружия и минометов, число убитых превысило… выступление рейхсминистра внутренних дел по телевидению только обострило… переход вооруженных сил на сторону восставшего… удерживают пока… к утру обозначились позиции… германские части, расположенные южнее… по неполным данным, на стороне народа выступают чешские, финские, болгарские, греческие… неопределенность относительно… покинув летние лагеря, движутся к Москве… перестрелка с применением реактивных… судьба до сих пор… ста танков сосредоточено в районе Кремля, кроме того, контролируется… толпами беженцев… растущие жертвы… чревато разрушением реактора, последствием чего могут стать…