11.06.1991. 15 час.
Турбаза «Тушино-Центр»
— Алло, справочная? Дайте мне, пожалуйста, номер телефонной станции сто семьдесят первой. Да, да, аварийную службу. Спасибо, запомнил. Спасибо…
Я набрал шесть цифр, до кнопки «7» дотронулся, но не вдавил ее; естественно, никакого соединения ни с кем…
— Алло, аварийная? Я не могу дозвониться по телефо… что? Вас плохо слышно. По телефону сто семьдесят один — шестьдесят пять — шестьдесят пять… Да. Не понял. Что? Как это нет контакта? Что? Несколько часов? У меня срочное дело, я не могу ждать несколько часов. Да, именно убытки. Да, предъявлю. Да. Хорошо. До свидания.
Я положил трубку и повернулся к княжне. Она, наклонив голову, стояла у окна.
— Я все слышала, — сказала она. — Но как же это не вовремя, о, боже…
— Предлагают воспользоваться услугами телеграфа, — за счет телефонной компании, — сказал я. — Но, думаю…
— Нет-нет, это не годится… это совсем не то…
— Но, думаю…
— Нет-нет, это не годится… это совсем не то…
— Вряд ли это гепо, — сказал я. — Они предпочитают устраивать телефонные засады.
— Кто знает? Может быть, им проще прервать связь… перекрыть дороги?..
— Вообще-то на их месте я бы так и сделал. Но, Кето… не поймите меня как-нибудь не так… неужели нет какого-нибудь запасного канала связи?
— Есть, — сказала княжна. — Но еще не время прибегать к нему. Нет ведь никакой спешки, не так ли?
— Спешки пока нет…
— В конце концов, у Грифа есть возможность самому связаться со мной.
— Об этом мы не договаривались.
— Не беспокойтесь, Игорь, это одноразовая и односторонняя связь… условный сигнал.
— Об этом я должен был догадаться… Впрочем, все это действительно неважно.
— Пан, — подала, как и условились, голос Валечка. — А не сменить ли нам географию?
— Географию… географию… можно и географию. Я не разыгрывал нерешительность — я и на самом деле ее испытывал. Мне вдруг остро разонравился первоначальный — мой же — план: накачать княжну наркотиками и держать в подвале у Ганса до тех пор, пока не появится возможность вывезти ее в Сибирь. И вот сейчас я на ходу решал, как сделать так, чтобы наша группа тоже «погибла» и мы с княжной остались вдвоем в Москве — с перспективой безумного романа на краю братской могилы и моего форсированного внедрения в систему «Пятого марта»… И в этом случае Валечка была третьей лишней — не только как ревнивая соперница — ха! — а, главным образом, как «человек без паспорта». До сих пор никому еще не удалась полноценная подделка паспортов Рейха, и в нашей группе только я и Командор имели документально обеспеченные легенды и могли не опасаться проверки любого уровня. Валечка же имела только сибирский паспорт, что не вызывало бы подозрений, будь она лояльной гражданкой; но террористка из Сибири — это уже слишком. Тарантул как-то философствовал на тему идеальной паспортной системы. Конечно, в Рейхе трудно работать, говорил он. С тех пор, как стало невозможно подделать паспорт или жить по чужому паспорту, или без паспорта, классическая конспирация потеряла смысл. Невозможно смешаться с толпой. Зато, когда паспорт Рейха удается все-таки добыть это сложная, многоходовая, ювелирная, штучная, безумно дорогостоящая операция — то обладатель его получает настоящую шапку-невидимку; любой проверяющий поверит тому, что есть в паспорте и в памяти паспортного раухера — пусть даже вопреки бьющей в глаза реальности… В принципе, Валечку уже можно отправлять домой, свое дело она сделала…
— Давайте-ка съездим к Гансу, — сказал я.
— Я переоденусь, — сказала княжна.
Она скрылась в своей комнате. Я наклонился к уху Валечки.
— Все меняется, — прошептал я. — Ты летишь домой — прямо сейчас. Я тебя высажу у аэропорта. Выходя, скажешь мне: через час у Ганса — и, естественно, не придешь.
— Ты переигрываешь, Пан, — покачала головой Валечка.
— Я просто делаю другой ход.
— Как знаешь.
Мы замолчали. Валечка, хмурясь, смотрела куда-то в угол. Вышла княжна, в черной юбке и белой кружевной блузке — купили вчера в той же лавочке, где и знаменитый купальник с рукавами. Но на этот раз стиль десятых годов оказался к лицу.
— Я готова, — улыбнулась она.
— Я готова, — улыбнулась она.
— В путь.
Машину, которая нам осталась, брал сам Венерт, автомеханик милостью божией, и я сразу отметил это. «Хеншель-Адажио», семидесятого года, драный и мятый — но мотор! Но подвески! Мы выпорхнули на шоссе и полетели к городу, почти не касаясь асфальта.
Но прямым путем к аэропорту нам не дали проехать: примерно в полукилометре от коммерческого центра «Норд» Питерская была перекрыта танками, и всех сгоняли на Хорошевский просек, с которого не было съезда до самого Пресненского узла, там мы покрутились по лепесткам, пытаясь выскочить на Питерскую, но ничего у нас не получилось: аэропорт был прикрыт со всех сторон. Да, пожалуй, не следует лезть туда очертя голову… и вообще — можно уехать в Питер или в Нижний, а уж оттуда потом…
Я крутил руль, жал попеременно то газ, то тормоз, перепрыгивал из ряда в ряд, сквозь синюю пелену вглядывался в обезумевших дорожных полицейских, пытаясь угадать их следующие жесты, сделать так, чтобы оказаться там, куда мне нужно, куда я хочу попасть — а между тем внутри меня рождалось и смораживалось в тяжелый лед глухое, безнадежное отчаяние, и рука непроизвольно тянулась к приборному щитку: включить «дворники», смахнуть, протереть все это, перед глазами, что мешает, застит, не дает увидеть, не дает проехать… Наконец, нас вынесло на зады Геринговского культурного центра, в тихий переулок, прямо к открытым боковым воротам грандиозной подземной автостоянки.