Однако вместо девушки в челне обнаружился кряжистый детинушка лет сорока, с дико волосатыми руками, достойными царя обезьян. Облачен он был в неожиданно нарядное дхоти с узорчатой каймой по краю подола. А бородатая физиономия прямо-таки излучала полнейшее равнодушие к Гангее и его терзаниям.
— Тебя, что ль, везти? — осведомился перевозчик.
— Меня, — кивнул Гангея, забираясь в челн. И не удержался: — А где девушка?
Борода собеседника встопорщилась частоколом: видимо, так он улыбался.
— Эх, парень, — многозначительно начал детина издалека и не удержался, вывалил единым махом: — На нее, на мою Сатьявати, снизошла благодать божественного мудреца Парашары [44] !
«Недослышала! — с облегчением понял Гангея.
— Ох, как кстати! Пусть теперь все и валят на этого Парашару! Ему-то, если он вообще существует, уж точно без разницы!»
— Сей достойный подвижник избавил мою приемную дочь от дурного запаха, наделив взамен своим благословением и ароматом сандала, — вещал меж тем перевозчик, размеренно погружая весло в воду. — И дочь моя возвратилась в родимый поселок, где и была принята с почетом! Но памятуя о тебе, юноша, она велела мне приплыть сюда и перевезти на тот берег: мудрецы мудрецами, благословения благословениями, а крокодилы — крокодилами!
— Благодарю за заботу, — в тон ответил Гангея.
— Платить за проезд чем станешь? — поинтересовался перевозчик, разом забыв о возвышенном стиле. — Молитвами?
— Да уж сыщем, — улыбнулся юноша, порылся в котомке и извлек серебряную бляшку.
Перевозчик взвесил ее на корявой ладони, удовлетворенно кивнул и спрятал серебро в мешочек из тисненой кожи, что висел у него на поясе.
— Как звать-то тебя, парень? — поинтересовался он уже совсем дружелюбно.
— Гангея, ученик досточтимого Рамы-с-Топором, — на этот раз юноша не счел нужным скрывать свое настоящее имя.
— А я тебя знаю! — заявил вдруг перевозчик. — Лет двенадцать назад, незадолго до того, как Сатьявати моя на берегу отыскалась… Точно! Мать тебя к Парашураме отводила. Помню: нахальный такой малец, годков пять, и еще два брахмана с вами шли. Старые, а язык что гирлянда болтается…
— И я тебя помню! — встрепенулся Гангея. — Ты тогда нас чуть ли не с копьем к горлу допрашивал: кто такие и куда направляемся!
— Было дело, — кивнул Юпакша.
Так, болтая ни о чем, они вскоре достигли берега.
— Ну, бывай, ученичок, — махнул рукой Юпакша, отчаливая. — Как мыслишь: свидимся еще?
— Может, и свидимся, — согласился Гангея.
Углубившись в лес, он мигом выбросил из головы и перевозчика, и его рассказ. Вернее, приказал себе выбросить.
Сын Ганги даже не подозревал, что им со старостой рыбачьего поселка действительно доведется свидеться. При весьма удивительных обстоятельствах.
5
— Очистился? — бросил через плечо Парашурама, когда Гангея вышел на поляну перед хижиной аскета.
Подвижник был занят важным делом: колол дрова. И отрываться от этого почтенного занятия, дабы лицезреть вернувшегося ученика…
Смеетесь, уважаемые?
— Очистился, гуру, — юноша почтительно припал к земле.
— И видел Небо?
— Видел, учитель.
— Что ж, проверим, что ты там высмотрел, — проворчал Рама-с-Топором. — Садись и жди.
Гангея поспешно выполнил указание учителя и уселся за его спиной, скрестив ноги, как положено.
Еще минут десять топор (не подарок Шивы — другой, попроще) равномерно взлетал и ухал, раскалывая внушительную колоду на одинаковые чурбашки, наконец Парашурама отложил его, потянулся всем телом и удостоил ученика мимолетного взгляда.
— Готов?
— Да, гуру.
Парашурама молча сел напротив, потом аскет еле заметно, кивнул, и два практически обнаженных человека одновременно прикрыли глаза, сосредоточиваясь.
Со стороны могло показаться, будто воздух вокруг обоих вдруг стал вязким, видимым, загустел патокой, заструился пеленой, сплетаясь в причудливые узоры…
Но это — если смотреть со стороны.
Со стороны могло показаться, будто воздух вокруг обоих вдруг стал вязким, видимым, загустел патокой, заструился пеленой, сплетаясь в причудливые узоры…
Но это — если смотреть со стороны.
Те немногие, кто умел смотреть ИЗНУТРИ, увидели бы совсем иное.
* * *
«Добро пожаловать, герой!» — беззвучно рассмеялся у тебя в мозгу голос учителя.
И семь стрел с наконечниками «зуб теленка» разом ударили в доспех.
Ты еще только приходил в чувство, помня себя обнаженным, сидящим перед ашрамом, — а навыки и двенадцатилетний опыт все решили сами, наплевав на удивление, отбросив растерянность и собрав волю в единый кулак. Боевая колесница вздрогнула под ногами, щелкнул бич, истошно заржали кони, вся пегая четверка, и ты мельком отметил, что часть стрел обломалась о панцирь и вороненый металл наруча на деснице, часть застряла в щелях, не причинив особого вреда — лишь по оцарапанной щеке лениво сползла одна-единственная капля крови.
Тихая, сытая, как детеныш леопарда, который вымазался в красном песчанике от ушей до кончика хвоста.
Правый бок колесницы развернулся в сторону, откуда летели стрелы, вихрем рванули с места пегие скакуны, и ты получил минуту передышки — Рама-с-Топором не станет разить того, кто совершает прадакшину, круг почета, отдавая дань уважения достойному противнику.