— В объедках? — прошипела Амба, подбираясь, словно для прыжка, так что Шальва невольно попятился. — Значит, так ты теперь называешь бенаресских царевен?!
Она выпрямилась и холодно взглянула в глаза радже.
— Итак, ты отказываешься от своего обещания жениться на мне? — ровным голосом спросила Амба.
— Я давал это обещание, когда…
— Я спрашиваю!
— Но я…
— Да или нет?!
— Отказываюсь!
И Шальва вздохнул с облегчением, еле удержавшись, чтоб не смахнуть со лба испарину.
— Хорошо хоть на это у тебя хватило смелости! Твой раздвоенный язык должен принадлежать ядовитой гадине, а не человеку, позорящему варну кшатриев! Согласись ты, я бы сама не вышла замуж за такого слизняка! Прощай, бывший жених!
Горькая насмешка плохо скрывала готовые прорваться слезы.
— Хорошо хоть на это у тебя хватило смелости! Твой раздвоенный язык должен принадлежать ядовитой гадине, а не человеку, позорящему варну кшатриев! Согласись ты, я бы сама не вышла замуж за такого слизняка! Прощай, бывший жених!
Горькая насмешка плохо скрывала готовые прорваться слезы.
— Прощай! Надеюсь, мы больше не увидимся.
Амба повернулась и пошла к выходу.
— Мои люди проводят тебя домой, — бросил ей вслед Шальва.
— Обойдусь без твоих шакалов, — не оборачиваясь, процедила сквозь зубы Амба.
3
Уже смеркалось, когда царевна объявилась в обители, выстроенной в манговой роще на расстоянии четверти йоджаны от Шальвапура. Амба присела у входа в крайний ашрам и принялась ждать. Болели стертые от долгой ходьбы ступни, ужасно хотелось пить, но девушка смиренно ожидала, пока кто-нибудь из отшельников обратит на нее внимание. Гнев и отчаяние переполняли душу, но здесь было не то место, где можно дать волю чувствам. Нет, она сумеет совладать с сердцем, упросит святых подвижников принять ее в свою обитель, уйдет из отвергнувшего ее мира, аскезой и молитвами добьется, заставит…
— Что ты здесь делаешь, добрая женщина?
Перед ней стоял еще не старый — можно сказать, даже весьма молодой — отшельник, облаченный в грубо сшитые шкуры антилоп. На лице его ясно читалось сострадание и искренняя готовность помочь.
Юный брахман хорошо знал, что счастливые сюда не приходят — в обитель люди несут свои беды и печали, ища совета или утешения.
— Я пришла молить святых брахманов о милости! Позвольте мне остаться и провести остаток дней в покаянии, — смиренно ответила царевна, потупив взор.
— Весьма похвальное желание, — рядом с первым брахманом возник второй, благообразного вида старик, одетый так же, как и его младший собрат. — Однако столь важный шаг не совершают впопыхах. Быть может, та беда, что привела тебя к нам, — дело поправимое? Не отвечай сразу, дитя мое! Сперва отдохни с дороги, поешь, выспись как следует — а завтра утром расскажешь нам о своем горе.
— Благодарю тебя, о изобильный подвигами! Я последую твоему совету.
«Чем они могут мне помочь, кроме как позволить остаться? — подумалось Амбе. — Однако не стоит спорить. Старик прав».
Вкуса принесенного ей риса Амба даже не почувствовала, зато долго, с наслаждением пила холодную родниковую воду, чуть не забыв поблагодарить гостеприимных хозяев. Царевна была уверена, что заснуть ей не удастся, но возбуждение последних дней вымотало девушку до предела, и она забылась глубоким сном без сновидений, едва прилегла на ложе из оленьих шкур.
Когда Амба проснулась, солнце уже высоко поднялось над горизонтом и день вступил в свои права. Роса давно испарилась, утренняя молитва закончилась, и царевна решила, что осталась без завтрака.
Однако предупредительные отшельники позаботились о гостье. После нехитрой трапезы все население обители — дюжина брахманов разного возраста, кто в шкурах, кто в дерюжных рясах — собралось вокруг царевны, приготовясь слушать.
Амба не стала ничего скрывать — стоит ли утаивать что-либо от людей, с которыми собираешься делить кров и пищу до конца дней? Подвижники слушали внимательно, шуршали четками, и на лицах брахманов было написано неподдельное сочувствие.
Наконец все слова были произнесены, и царевна умолкла, глядя в землю. Пусть решают. И если даже святые отшельники откажут ей — значит, и впрямь нет для Амбы места в этом мире! Останется только самой взойти на собственный погребальный костер — может, в другой жизни ей повезет больше! Вот если бы еще перед смертью успеть отомстить проклятому Гангее! Да и Шальва тоже хорош…
— Нас тронула твоя история, царевна, — прервал ее мысли голос вчерашнего старца.
— Теперь мы понимаем, почему ты решила удалиться от мира. Но не слишком ли поспешно твое решение? Может быть, тебе стоит вернуться домой, к своему отцу?
— Ни за что, — глухо ответила Амба. — Грозный и Шальва опозорили меня, лишив дороги назад.
— Ты это твердо решила?
— Да, благочестивые отшельники.
— Что ж, я так и думал, так и думал, — покивал старик, которого, похоже, ответ Амбы ничуть не удивил. — Одно скажу: путь аскезы связан со многими трудностями и лишениями. Тебе, бенаресской царевне, придется вставать задолго до восхода солнца, сочетая молитву с тяжким трудом, ибо на одной милостыне не проживешь! Опять же умерщвление плоти, посты… Выдержишь ли? У себя во дворце ты ведь привыкла к роскоши! Подумай еще раз, царевна!