— Однако своих детей король Брогау брату не вручил. Хотя мог бы, если бы желал явить публичный знак доверия. Немудрено. Он наверняка не хочет, чтобы цареубийца обладал средством давления на власть. И это значит, что Клемент обладает средством давления на самого Уриена. Королевское Слово! Если бы не Королевское Слово, не миновать бы Уриену еще одного расследования, приватного. Церкви наверняка интересно, не коснулся ли он проклятой крови, выпуская ее в землю. И к моменту, когда бы они закончили это свое расследование, вне зависимости от его результата, от уважаемого мэтра Уриена летели бы только клочки по закоулочкам. Кстати… никто не убедит меня в том, что он ее не коснулся. Ведь он знал, с чем имеет дело. Понятно, почему брат прикрыл его Королевским Словом. Он нужен ему для грязной работы. Где одно цареубийство, там и два. Смотри?ка, в правящих кругах стало модным иметь карманное чудовище, которое одно во всем виновато. Это я положила начало славной традиции. Лишенный права исповедовать и исповедоваться… Стало быть, никто никогда не узнает правды. Что ж, план их как на ладони. Уриену, как бы так выразиться, не привыкать, да и терять ему, по существу, нечего. И верность брату он доказал: Едва ли это будет его инициатива, и, пожалуй, он сделает это без удовольствия. Тем не менее сделает. А Клемент опять выйдет без единого пятнышка. Теперь ты понимаешь, почему это — мое дело? Руки Уриена в крови мага, и я единственная, кого можно ему противопоставить. При самом невыгодном раскладе я как минимум равна ему по силе крови.
— Ладно, ладно! Найдем и убьем, и даже разговаривать с ним не станем, — неискренне, как ей показалось, согласился Кеннет. — Но давай завтра, а? Я устал, сказать по правде, а в Хендрикье путь неблизкий. Я, когда все это выяснил, решил, что теперь нам туда дорога, и лучше нам эту дорогу делать верхом. Кто?нибудь возражает?
3. РУКА И СЕРДЦЕ ПРИЛАГАЮТСЯ
На этот раз Аранту разбудил шепоток ручья. Не то чтобы он молчал всю ночь, а теперь его словно разморозило: просто ее подсознание достигло той степени внутренней готовности, когда созрело действие. Вот она и услыхала шелестящие переливы воды, и они показались ей горном, зовущим в путь. Оставалось несколько минут до рассвета, и в этот момент Аранта твердо решила уйти одна.
Понятно, почему ей хотелось отвязаться от Анельки: в предстоящем ей предприятии Аранте потребовались бы все ее моральные ресурсы. Вся магия, живущая в ней. Она не могла тратить себя на обессиливающее бесплодное раздражение.
В последнее время ей стало казаться, что в Аннелизу ван дер Хевен уходят все ее душевные силы.
Оставить Кеннета она решилась по другой причине. Дело было не в его страсти обсуждать приказы: в споре с ним, как правило, рождалась истина, и потом, довольно часто они спорили не о том, надо ли вообще что?либо делать, а о том, каким образом это сделать лучше. Во?вторых, он прекрасно чувствовал момент, когда стоит заткнуться и исполнять. Кеннет — лучшее из того, что следует иметь в драке у себя за спиной. Нет. Ее тревожила его расположенность жертвовать собой, а именно его ей меньше всего хотелось принести в жертву. Даже ради детей Рэндалла, которые пока представляли собой некую абстракцию, цель жизни и идеал служения, а не нечто живое и теплое настолько же, насколько живым и теплым был Кеннет. Избавившись от Кеннета, Аранта избавилась бы от необходимости делать выбор. К тому же, оставив на его попечение Анельку, она не испытывала бы и угрызений совести.
Аранта поднялась и осторожно огляделась. Лошади тяжело переступали во сне где?то за стеной сплошного тумана. Анелька спала возле умершего костра, с головой завернувшись в плащ: ее нещадно кусал кровососущий гнус. Кеннет тоже вроде бы не шевелился: лежал на боку, подперев голову плечом и выбросив вперед правую руку. На саму Аранту ни комарика не село: трудилась магия, властная над миром скотским и миром вещным. Бесшумно распустив тесемки, Аранта вытянула из мешка краюху и, вспомнив вчерашние наставления Кеннета, отсыпала из кисета горсть соли. Магия — магией, а лошадь — лошадью. Они друг дружку в первый раз видят. Даже тому, на ком ты ездишь, следует время от времени доставлять удовольствие.
Она не видела ничего плохого в том, чтобы позаимствовать лошадь. В конце концов, та была куплена на ее деньги.
Прикормив и распутав скотину, она сообразила, что дала маху. Лошади паслись расседланными: она сама их вчера расседлала, потому что Кеннету одному это было несподручно, а Грандиоза, как всегда, восседала знатной барыней. Возвращаться к костру за упряжью показалось ей плохой идеей: одно дело уйти налегке, чуть шелестя по мокрой траве босыми ногами, и совсем другое — волоча, на себе полпуда ремней, бляшек, пряжек, войлочный потник и глыбищу самого седла. Не может быть ничего унизительнее, если ее застанут. Скрепя сердце решилась обойтись так, тем более что лошадь, тычась мохнатыми ноздрями в горсть, полную соли, проявляла все признаки дружелюбия. Взявшись за гриву, Аранта озиралась в поисках, куда бы залезть, чтобы сесть верхом… или хотя бы боком.