Еще одна грань. Резкий Уриен.
— Так ты надеешься, что тебя возьмут обратно? — уточнил неугомонный Кеннет. — Я имею в виду все это… ты пьешь воду, носишь балахон и держишь такую мину, словно тебе чуждо все человеческое.
Уриен непроизвольно заглянул в маленькую глиняную чашечку, вокруг которой свободно смыкались его пальцы, как будто вода в ней и впрямь могла независимо от его желания превратиться во что?нибудь запретное. Подмечено было верно: воду за этим столом пил он один.
— Вопрос, почему я делаю или не делаю что?то, тебе придется оставить на моей совести. Равно как и вопрос самого существования моей совести. Принцип обета ведь не в том, что что?то запрещено, а в том, чтобы добровольно отказаться от одного в пользу другого. Обет — это мера твоей принципиальности. Лично мне всегда была любопытна собственная способность к самоограничению. Да, надо мной произнесена определенная формула. Но неужели ты думаешь, будто я давал обет человеку, который отличается от самого меня лишь тем, что у него было немного больше свободного времени, чтобы поразмыслить на отвлеченные темы? У меня есть душа, следовательно, я сам разговариваю с Богом. Значит, только он и может разрешить меня. Когда я почувствую внутреннюю готовность и потребность сделать что?то, я это сделаю, точно так же, как я взял в руки оружие. Ты что же, полагал, будучи отлучен, я немедленно пущусь во все тяжкие?
— Я не это имел в виду. — Кеннет неопределенно пожал плечами. — Но раз уж мы в одной лодке, следует знать, чего именно ты хочешь для себя. Потому что некоторые из нас склонны доверять тебе безоглядно.
— Безоглядно, — стремительно парировал Уриен, — я не стал бы доверять даже тебе.
— Но раз уж мы в одной лодке, следует знать, чего именно ты хочешь для себя. Потому что некоторые из нас склонны доверять тебе безоглядно.
— Безоглядно, — стремительно парировал Уриен, — я не стал бы доверять даже тебе.
В эту фразу он ухитрился спрятать иголку, которую немедленно почувствовала Аранта.
— Послушайте! — вмешалась Грандиоза, переполненная благородным стремлением всех помирить. — Может, зря мы ожидаем тут всевозможных ужасов? Мы вполне благополучны уже несколько дней, и ничто не предвещает беды. Кто сказал, что король замышляет худое?
— Я, — заявил Уриен, сделавшийся угрюмым. — Беды не предвещает ничто, кроме элементарной логики. Если бы детей хотели во что бы то ни стало сохранить живыми, Клементу следовало объединить их со своими и воспитывать вместе, так, чтобы посторонний человек и вовсе не разобрался, где — чьи. И доверить их мне всех, раз уж он взялся меня использовать. Или же отправить детей Баккара к их деду по матери Амнези, причем в сопровождении не своих копейщиков, а приглашенных подданных короля Счастливой Страны, дабы исключить любую «несчастную случайность» в дороге и ничем не запятнать честь царствующего дома. Поскольку все было сделано иначе, я имею основания предполагать, что какая?то случайность все же запланирована. Причем она должна быть реализована скоро. Вы, пришлые, возможно, не знаете, но с наступлением зимы Фирензе будет отрезан. Перевалы засыплет. Даже малейшее похолодание, которое заставит обледенеть тропы, сделает передвижение по ним смертельно опасным. Клемент — сын этих же земель. Он вычислит. С угрозой ночного убийцы?одиночки мы, смею утверждать, покончили. Благодаря в том числе и вам, мне удалось поместить детей под круглосуточную защиту: тот, кто придет к ним, нипочем не застанет их одних и нарвется на мой меч или на твой, — кивок Кеннету, — и непременно — на Веспасиановы зубы. Но если об этом знаем мы, то скорее всего об этом догадаются и в Констанце. Можно ожидать, что они изменят тактику: пришлют уполномоченного мерзавца, и с ним столько мечей, сколько хватит, чтобы исполнить дело и представить его в нужном свете, независимо от моей реальной позиции и даже от моих действий. Грубо и эффективно. Мерзавца тоже потом уберут. Как это сделали Тюдоры в истории с детьми Эдуарда.
— Уриен, — решилась вмешаться Аранта, — почему вы Обсуждаете эти вещи при детях? Вы хотите, чтобы они боялись темноты?
Уриен обменялся взглядом с Ренатой.
— У нас с принцессой уговор, — пояснил он. — Я ничего от нее не скрываю, и в качестве ответной любезности она принимает во внимание мои умозаключения. Поверьте мне, дети ведут себя гораздо правильнее, если их не хватают посреди ночи поперек живота, не тащат куда?то темными коридорами, не зажимают им рты ладонью, чтобы заставить их молчать, и при этом не утруждают себя объяснениями, которые все равно сведутся к «не твоего ума дело». Кто?нибудь хочет задать мне еще вопросы?
— Почему вы оставили инквизиторскую службу? — неожиданно даже для самой себя спросила Аранта. — Вы могли достичь высот при вашем происхождении и аналитических способностях. Неужели вы сами предпочли сиднем сидеть в дворцовой библиотеке?
— Не я оставил инквизицию, — усмехнулся Уриен. — Это она меня оставила. Должен заметить, господа, что свирепость этой службы сильно преувеличена сказками, передаваемыми шепотом из уст в уста. Королевский уголовный сыск, можете мне поверить, ничуть не более гуманен. Церковь в настоящее время все чаще отказывается от доказательств, исторгнутых пыткой. Во?первых, из?за стремления обвиняемого к самооговору и оговору невинных, а во?вторых, из?за потери церковью имиджа милосердной организации. Мне было предложено — в исключительно мягкой форме, смею заметить! — покинуть ряды борцов с извратителями веры исключительно из?за предосудительной мягкости.
На том поприще следовало быть более непримиримым, не уступая противнику ни пяди земли, так сказать.
— А вы, стало быть, уступали?