— Папа, а ты можешь меня взять на премьеру? — спросила уже дома Виолетта.
— Но между премьерой и репетицией разница только в зале, девочка. Сейчас он — пустой, а тогда в нем будет полно зрителей.
Нет, на премьеру он не смог ее взять. Но зато он повел ее на следующий спектакль, потом — на следующий. Словом, приходилось водить ее в театр всякий раз, когда шло «Лебединое озеро», и если он хотел оставить ее дома под предлогом, что завтра ей в школу и надо выспаться, то начиналась целая история, хотя в общем Виолетта была послушным ребенком.
Наконец однажды, когда они доедали свой обычный обед: салат из помидоров и сосиски — что может быть проще, чем сварить сосиски и приготовить салат, — девочка набралась храбрости и произнесла тихо и робко, как поверяют сокровенное желание:
— Папа, я хочу быть балериной.
— Ну, я уже давно ждал такого заявления, — пробормотал отец. И прибавил, без возражений: — Раз хочешь, будь!
— А как стать балериной?
— Как кем угодно другим: учиться, заниматься… Попотеешь, наберешься умения. Ты же знаешь, где балетное училище.
— А каждая девочка может поступить в балетное училище?
— Нет, не каждая. Нужно сдать экзамен. Если понравишься, возьмут, если нет — «следующая».
До этих пор она жила словно бы в полусне, занимаясь чем?то не слишком приятным или просто неприятным — готовила уроки, мыла посуду, ела мороженое в кафе и скучала, дожидаясь, когда отец кончит разговор и они пойдут домой.
— Зачем ты вечно таскаешь девчонку с собой и заставляешь ее умирать от скуки? — упрекнул отца один из его приятелей.
— С чего ты взял, что она скучает?
— Как будто не видно… — ответил приятель.
И для вящей убедительности спросил:
— Виолетта, очень тебе, девочка, скучно?
Она несмело подняла свои большие глаза и прошептала:
— Не очень…
За столом неожиданно раздался смех.
— Нашел над чем смеяться! — рассердился отец. — Конфузишь ребенка каверзными вопросами, а потом смеешься.
Но теперь она уже не скучала. Теперь ей уже нигде не было скучно. Даже в кафе. Теперь у нее появилась своя цель и своя мечта, и она могла фантазировать до бесконечности, и, оставаясь все той же, мечта непрерывно менялась, обретала новые формы, новые краски и новую привлекательность.
Ей навсегда запомнилась эта осень, осень первого счастья. Часто лили дожди, в театре часто шло «Лебединое озеро», — спектакль был новый, — и она с отцом под вечер в дождь спешила к оперному театру. Правой рукой отец бережно, как младенца, прижимал под плащом футляр со скрипкой, а левой держал за руку Виолетту, и ей казалось, что он ведет ее по этой улице тумана и дождей в ту ясную и светлую страну, где каждое движение — гармония, а каждое дуновение — музыка.
Другой приятель отца почему?то назвал однажды в кафе эту светлую страну «царством красивых иллюзий».
— Почему «иллюзий», папа? — спросила она потом, когда они выходили из кафе.
— Потому что настолько у него хватает ума, — ответил ей отец. — Вернее, не ума, а способностей. Воспринимаешь ли ты искусство как иллюзию или как истину, зависит только от тебя, девочка. И если для тебя искусство — иллюзия, то вини не его, а себя.
Это был их первый разговор об искусстве. Несколько фраз в толпе людей, снующих по магазинам под моросящим осенним дождем. Первый, за которым последовало столько других. И может, потому, что он был первый, она не поняла смысла этих слов, но не сомневалась, что он прав, и радовалась, что искусство — не иллюзия, а истина. Он всегда бывал прав. К счастью или к несчастью.
А счастье часто улыбалось ей в ту пору. Сначала — та генеральная репетиция. Потом сюрприз в новогодний вечер. Они решили встретить Новый год вдвоем, поскольку им обоим не хотелось идти к тетке, а больше идти им было некуда. Они застелили стол чистой скатертью и даже позаботились о том, чтобы вместо обычных сосисок приготовить курицу в духовке. И когда Виолетта вышла на кухню, чтобы принести курицу, послышалась музыка.
Она решила, что отец включил радио, но, вернувшись в комнату, увидела, что шкала приемника не светится. Звуки долетали из приоткрытой двери в спальню, и девочка поспешила туда с противнем в руках и уже с порога увидела проигрыватель, из массивного пластмассового ящика которого вырывались первые тихие такты вступления.
— Ой, папочка…
Третьего счастья пришлось ждать дольше. Оно улыбнулось ей летом и было для нее величайшим праздником. Ее приняли в балетное училище. После стольких волнений. И стольких бессонных ночей.
Они пошли с отцом смотреть списки, и он ждал ее, стоя поодаль, чтобы не толкаться среди других и не показывать, как он ужасно волнуется, но он, конечно же, волновался, и когда она бросилась к нему с просветлевшим лицом, на котором достаточно ясно читалась радостная новость, отец обнял ее и поднял на руки — хотя ей исполнилось уже десять, она была еще совсем крошечная, — и поцеловал ее в щеку.
Он волновался не так, как она, а по?своему, и ее мечта незаметно превратилась в его мечту, но она поняла это гораздо позже. Ее мечта, в сущности, была продолжением его юношеской мечты о большом искусстве, и хотя ему было удобнее делать вид, что он доволен достигнутым, в душе он совсем не был доволен и прекрасно сознавал, что стал всего лишь средней руки музыкантом. И вот теперь у него появилась возможность продолжить свой путь к великой цели и приблизиться к ней на расстояние другой жизни, ее жизни, и увидеть, хотя бы издали, свое дитя поднявшимся к тем высотам, которые остались недостижимыми для него самого.