— Вы влюблены? — услышала она вдруг свой собственный голос.
И вправду совсем теплый голос. Если б мороженое могло говорить, оно говорило бы, вероятно, точно так же.
— Ну… да… как бы глупо это ни звучало… — пробормотал он с неожиданным смущением.
Она была не настолько наивна, чтобы поверить и броситься ему на шею. Она, конечно, не верила и все?таки чувствовала, что в ней зашевелились какие?то смутные и тайные желания: а почему бы… один вечер… один?единственный вечер… сегодня или завтра… без обещаний и без повторения.
«Ладно, хватит! — сказала она себе. — Повернись и ступай домой!» Она не разыгрывала из себя недотрогу, но именно потому, что она не была недотрогой, она по опыту знала, что от подобных встреч не остается ничего, кроме неловкости и скуки. И, боясь уступить соблазну, она напомнила себе, что в таком белье, какое на ней сейчас, на свиданье не ходят.
— Значит, вы расспрашивали обо мне, — произнесла она задумчиво, когда они остановились возле какого?то (явно его) подъезда.
— Не поймите меня неправильно… Я интересовался не сплетнями, а вами, потому что думал о вас…
— А вам не сказали, чем вы рискуете? — спросила она.
— Кто мне должен был это сказать?
— Те, кого вы расспрашивали.
Здесь, у подъезда, под уличным фонарем, было достаточно светло, и она могла разглядеть его лицо и заметить легкую усмешку:
— И чем же я рискую?
— Своей свободой, — сухо осведомила она его.
И чтобы не оставалось никаких сомнений, добавила:
— Мне не нужен любовник. Мне нужен муж.
Он хотел показаться смелым и даже попытался удержать на лице улыбку, но был явно ошарашен.
— Вы один живете? — полюбопытствовала она, словно желая рассеять неловкость.
— С товарищем… Но он раньше двенадцати не вернется.
— Вы, значит, все предусмотрели.
— Иначе я не стал бы вас приглашать.
— А о том, что придется жениться, вы не подумали…
— Не издевайтесь надо мной, — пробормотал он неуверенно.
Она плавно, с легкостью, достойной балерины, повернулась к нему спиной. Но, уходя, бросила через плечо:
— Не играйте с огнем, молодой человек. И не приставайте к старым девам. Попадетесь какой?нибудь вроде меня… потом…
И пошла домой. Полный идиот. Как и все эти нахалы. Что ему стоило, разыгрывая роль влюбленного, сделать вид, что он даже готов жениться. Тогда она, возможно, поднялась бы в его квартиру, посмотреть, что же произойдет дальше. Но что бы дальше ни произошло, брак им не угрожает. Полный идиот.
В сущности, она не ощутила никакого влечения к этому идиоту, просто ей захотелось хоть чуточку тепла, какой?то отдушины после дневного напряжения. Тепла ей придется подождать, пока они купят обогреватель. А с отдушиной… можно повременить до завтра. Нет лучшей отдушины, чем упражнения.
Любовная идиллия посреди вечерней улицы продолжалась не бог весть как долго, и все же, едва она успела войти в комнату, как в нее влетели и те трое с бутылками и пакетами в руках.
— Фиалочка, включай телевизор, — крикнула Мими, проходя в нишу, чтобы выложить продукты.
— Зачем?
— И ты, вроде нас, забыла, что сегодня пятница, — сказал Васко, включая телевизор.
Да, верно, пятница, следовательно, программа советская, и должны показывать «Ромео и Джульетту». Обычно телевизор или работал для собственного удовольствия, потому что те трое болтали между собой, или же его вообще не включали, потому что Виолетта слушала пластинки, а Мими углублялась в очередной роман.
Но в этот вечер показывали балет с участием Плисецкой. Когда появилось изображение, оказалось, что спектакль уже начался, так что они не стали разворачивать пакеты, а уселись, где придется, и уставились на экран.
Когда спектакль кончился, они снова принялись болтать и накрывать на стол, поскольку собирались выпить. А потом наступил черед и самого выпивона, который ничем не отличался от вчерашнего и от всех прочих — колбаса, соленые огурчики и, конечно же, водка.
— Наша Марго, вероятно, ждала, что мы принесем виски, — заметил Васко, наполняя рюмки. — Но к русскому балету идет только русская водка.
— Для тебя, конечно, важнее балет, — сказала Таня.
— Э, нет. Балет важней для Марго. А мне дай выпить.
Марго, естественно, была опять же Виолетта. Васко окрестил ее так, чтобы не подражать Тане. Иногда он даже величал ее Марго Фонтейн — для краткости, как он сам пояснял.
Хотя у него не хватало смелости предпочесть балет водке, Васко был лучший или, вернее, единственный хороший танцовщик в их театре. На сцене он отличался уверенностью, силой и стремительностью прыжка, которые брались непонятно откуда, потому что в жизни он был скорее флегматичен, если не считать скандалов, которые он устраивал раза два в год и которые объяснялись скорее не темпераментом, а количеством выпитого.
Он был в общем славный парень, танцовщик с хорошей техникой, настоящий талант, но немного запущенный. Вероятно, оттого, что свыкся с мыслью, что он лучший и незаменимый. Он довольствовался тем, что получалось у него без особых усилий. Словом, что?то вроде Мими в штанах, только более одаренный.
Он довольствовался тем, что получалось у него без особых усилий. Словом, что?то вроде Мими в штанах, только более одаренный. Более одаренный, но без особой веры в себя.
— Плохо не видеть вокруг себя вершин, — признавался он, когда на него находила хандра. — Равняться не на кого и стремиться не к чему. И сам становишься не вершиной, а кочкой на ровном месте.