— А куда мы денемся? — проворчал Пахом. — Кстати, где это — тут?
— Как где? В Москве-матушке. В самом сердце Москвы — в Кремле. В казематах кремлевских…
Ничего себе нас закинуло! В саму Москву!.. Гаврила мечтал побывать здесь. Вот пусть и радуется — прибыл… Только он не радуется почему-то… Кстати, от деревеньки Колуново до Москвы ровно столько, сколько от скалы Увэ-Йотанка до предгорья близ головного селения пиу-пиу… Буду знать. Всегда полезно получить новые географические сведения.
— А вы это… обратно в землю… не того? Не зароетесь?
— Нет, — тут же ответил простодушный Гаврила. — В ближайшее время у нас вряд ли это получится. Ты бы, старче, выпустил нас отсюда. Мы ни в чем не виноваты!
— Чисты душой и телом! — нагло соврал Пахом-Чик.
— А сколько вас? — спросил Никодим.
— Четверо, — ответил я, заметив неподдельный интерес в голосе Никодима. — А что?
— Четверо — это хорошо, — почему-то обрадовался дедок. — Четверо — это очень хорошо!
— Чего хорошего-то? — спросили мы все в один голос.
— Старого Никодима не накажут, — удовлетворенно выговорил дедок. — Я же, касатики вы мои, старый стал, хотя и службу несу. Только с памятью туговато. Вас же много здесь, арестантов.
— Я же, касатики вы мои, старый стал, хотя и службу несу. Только с памятью туговато. Вас же много здесь, арестантов. Кому принесу поесть, а про кого и забуду. Тут ведь народец всё больше тихенький, пришибленный. Цепями своими позвякивают да стонут. Кроме одного — басурманина с огроменной головой. Того, коли не покормишь, будет орать и биться. Неровен час — вырвется, хоть и опутан цепями, как муха паутиной… Важный арестант… Так о чем это я? Ага… Вот прошел нынче по застенкам, посмотрел — что-то маловато арестантов осталось. Ой, думаю, не миновать нахлобучки от начальства! А тут вы объявились, старого Никодима выручили… И в такой день, в такой день!
— В какой день? — простонал Гаврила.
— Как же, касатики! — всплеснул руками Никодим. — Нынче же праздник большой в Москве-матушке! Батюшка-государь по такому случаю из Александровой слободы прибыли… Разве не знаете? Заступник наш, последний богатырь всея Руси Георгий венчается! Сам государь на службе будет. Он же приказал — по случаю радостного дня — казнить принародно всех душегубов и лихих людей, в застенках томящихся! Чтобы, значит, чище на земле нашей стало… А я, старый дуралей, глядь по казематам — ан казнить-то почти и некого! Хоть сам на плаху ложись… Уж спасибо вам, касатики, выручили несчастного старика…
Открыв дверь чуть пошире, Никодим отвесил нам земной поклон.
— С кем венчается?!! — взревел Гаврила так, что дедок с визгом выскочил за порог и только через минуту вновь приоткрыл дверь и проговорил, просунув нос в щель:
— А с невинной и благочестивой девицей Оксаной венчается. По любви сиротку заступник наш пригрел. Богоугодное дело совершил…
Надо же, уломала-таки девица добра молодца! Современным бы феминисткам у нее поучиться! Чем ненавидеть мужчин за то, что те мало на них внимания обращают, действовали бы по принципу «терпение и труд всё перетрут» — как Оксана. И достигали бы полной гармонии с собой, противоположным полом и окружающим миром в целом… Ох и Оксана! Пробивная девица! С ее способностями она такую карьеру могла бы сделать!..
…Невероятно, но детина с ревом поднялся на ноги и, шатаясь, словно медведь после спячки, пошел на Никодима. Тот, конечно, не стал дожидаться, пока обезумевший отрок приблизится на расстояние вытянутой руки, и захлопнул дверь, чуть не прищемив собственный нос. Через замочную скважину еще посоветовал:
— Вы кушайте, касатики, сил набирайтесь. Чтоб не выглядели хворыми да замученными… Поспите, а утром и поведут вас… Уж потешьте народ православный за-ради великого праздника!
— Открой дверь, старый!!! — завопил Гаврила, загрохотав кулаками по обшитой железом деревянной поверхности. — Открой! Я тебе… руки-ноги повыдергаю! Открой, говорю, пожалуйста!.. Я тебе золотой казны насыплю столько, что и детям и внукам хватит!.. Убью!.. Озолочу!.. Милый дедушка!.. Старый хрен ты, гром тебя разрази!
Под мрачными сводами тюрьмы отчетливо прокатился громовой раскат. Пол под нами затрясся, с потолка посыпались камешки, ошметья паутины и какие-то насекомые…
— Пресвятая богородица! — услышали мы дрожащий голосок Никодима, когда всё смолкло. — А говорили, что невинные прохожие… Ого! Старому Никодиму счастье привалило! Поймал колдунов могущественных! Пойду начальству доложу, может, наградят.
Мелко застучали удаляющиеся шаги… Впрочем, скоро Никодим ненадолго вернулся.
— Эй! — через закрытую дверь позвал он. — Арестанты-колдуны! Вы вот что: когда начальство на вас смотреть-то придет, еще немного поколдуйте-погромыхайте… А то ведь не поверят мне…
Гаврила обессиленно опустился на пол.
— Арестанты-колдуны! Вы вот что: когда начальство на вас смотреть-то придет, еще немного поколдуйте-погромыхайте… А то ведь не поверят мне…
Гаврила обессиленно опустился на пол. Пахом-Чик чесал в затылке. Прибрежная Галька испуганно притихла. А я бормотал что-то вроде:
— Н-да… Вот уж попали так попали…
— Козел ты, отрок! — высказался Пахом. — Не мог не шуметь…