Что удивительно: единственное, чего я желал, — просто удержаться на разбойничьей спине! И удавалось мне это без особого труда: ноги, скрюченные непонятными судорогами, прочно обвили Ермилин торс, а руки драли всё, до чего могли дотянуться… Вот не предполагал, что у меня такие прочные ногти! — Клочья разбойничьей одежды летели во все стороны, обнажившаяся кожа вмиг покрылась кровавыми полосами — прямо какие-то крючья у меня, оказывается, а не ногти!
Зрелище, наверное, было не из самых эстетичных. Я вел себя не как достойный и заслуженный бес-мужчина, а как какая-то истеричная взбесившаяся бесовка — царапался, кусался… Разве только не визжал! И ничего не мог с собой поделать. — как ни силился остановиться…
Бах!.. Двое душегубов, барахтавшихся у дверного прохода, отлетели к противоположной стене, словно пробки. В каморку ввалился здоровенный детина, с ног до головы покрытый копотью, черный и злобный, как адский сторожевой пес.
— Адик! — заорал детина голосом самого настоящего Гаврилы, сына воеводы. — Смотри, как у меня получается!
Я вдруг обессилел. С облегченным вздохом свалился со спины Ермилы, а глухой разбойник, исцарапанный, будто после драки с тысячью бешеных кошек, издав мучительный стон, подпрыгнул и… исчез в мгновенно образовавшейся под его ногами черной дыре. Двое душегубов, при виде прокопченного детины потеряв всякую волю к сопротивлению, подвывая от страха, спрыгнули в дыру самостоятельно.
И сразу сделалось тихо. Земляной пол, поглотивший банду разбойников, дополнительно укомплектованную ведьмой Заманихой, поколебавшись еще немного, застыл. Дыры в нем затянулись, как следы от брошенных в болотную тину камней.
— Видал?! — торжествующе вопросил Гаврила. (Теперь я видел, что это именно он.) — Еще и не так могу!
Я поднялся на ноги, потом прислонился к стеночке, потом, удостоверившись, что мои ноги категорически отказываются поддерживать тело в вертикальном положении, присел на пол.
— Эх, жалко, что батюшка мой ругателем был слабым! — сокрушенно мотнул всклокоченной головой Гаврила. — А то бы я еще и не то показал!
Я прокашлялся, промямлил: «Мама…» — просто чтобы выяснить, могу говорить или уже нет, и спросил:
— Сколько мы с тобой знакомы?
— Второго дня ты прилетел! — бодро сообщил Гаврила, прохаживаясь по каморке с видом победителя. — Два дня, значит. Третий пошел.
— Самое время взять небольшой тайм-аут, — сказал я.
— Бери! — щедро откликнулся Гаврила. — Тут только пошарить получше — что угодно найдешь! Эти душегубы, церковные воры, сюда столько добра награбленного натащили — о-о!.
. Чего там тебе нужно-то?
— Тайм-аут, — повторил я. — Небольшой.
— А пошто небольшой? Бери большой! Бери два или три сразу!.. И я, наверное, возьму парочку, если понравится.
— Не придуривайся, — попросил я, хотя знал, конечно, что Гаврила говорит серьезно. — Лучше скажи, что, собственно, произошло? Почему ты жив?
— А ты уж и не рад? — обиделся детина.
— Рад, рад! — заверил я.
— То-то… Такое случилось, Адик! — Гаврила восхищенно поцокал языком. — Я, как тебя почивать уложил, вышел в лесок погулять — дохнуть свежего воздуха. И на меня вдруг душегубы накинулись! Во главе с Пахом-Чиком! Вот уж душегуб знатный!..
— Гроза округи, — вяло подсказал я.
— Ага! Третий год не дает покоя православным в здешних краях! Я Пахома узнал и сначала оробел. А они, гады такие подколодные, набросились на меня со всех сторон сразу и стали руки крутить. Я защищался! Но сила вражья оказалась велика!.. Связали меня, к дереву приставили и начали изгаляться! Били и поганили по всякому. А когда устали, Пахом и говорит: пойдемте, мол, братцы, на мельницу — там еще одному по сусалам надавать надо… Они и ушли, оставив со мной одного разбойника…
— Игната Кишкоглота, — припомнил я.
— Ну не знаю… Не знакомился с ним… Он мне нож к животу приставил и говорит: «Сейчас отобедаю!..» Костер под деревом разжег! Говорит: «Поджарю сперва немного!..» И облизывается!.. Вскипела во мне кровь горячая! Вскричал: «Можешь убивать меня, сучья порода, а я тебя всё равно не боюсь! Тьфу на тебя, чтоб ты провалился!..» И что ты думаешь?! Земля поглотила супостата!! Прямо как я и заказывал!.. Силы небесные меня услышали и даровали словесную мощь необыкновенную!.. Освободился я от веревок и в волнении великом побежал к мельнице. Глядь — а на крыше Заманиха сидит и шепчет чего-то! Я снова: «Чтоб тебе провалиться, старая ведьма!..» Она ба-бах! — и провалилась!.. Тут уж я ворвался и принялся разбор чинить направо и налево… Вспомнил, как иногда мой батюшка нерадивую челядь проклинал!
Та-ак… Начинаю кое-что понимать… В принципе и раньше мог догадаться, но, понятное дело, некогда было…
— Та-ак… — протянул я, прервав взволнованное повествование. — Значит, небеса тебе словесную мощь даровали? А тебе в голову не приходило, что проклятия, обретающие реальную силу, немного не в небесной компетенции?
— Чего?
— Того… Проклятый катаклизм!
— А?
— Дым от колдовских трав, святой водой спрыснутых, на тебя попадал?
— Еще как! — фыркнул Гаврила. — До сих пор прочихаться не могу! И в горле того… сухо. На два плевка только снарядов хватило. А то бы я душегубов без посторонней помощи раскидал… Ой… Погоди, Адик… Это что же получается — силы я обрел не от небес, а от адовых глубин?