Скарр глубоко вздохнул.
— А тут вдруг появился он и засыпал меня банкнотами, будто использованными карточками со скачек.
— Его приметы? — спросил Мендель.
— Он очень молодой. Крупный, светловолосый, но холодный. Холодный, как мрамор. С того дня я его ни разу не видел. Он присылал мне письма с лондонским штемпелем, отпечатанные на обычной бумаге. Очень просто: «Будьте готовы в понедельник вечером», «Будьте готовы в четверг вечером» и так далее. Все было предусмотрено. Отрегулировав и заправив, я оставлял машину во дворе. Он никогда не сообщал, когда вернется. Он пригонял машину ко времени закрытия или позже, не выключая огней и не закрыв дверь на ключ. В кармане для карт я находил деньги из расчета два фунта за день поездки.
— Что ты предусматривал на случай непредвиденных осложнений или твоего ареста?
— У меня был номер телефона. Он мне сказал — звонить и называть определенное имя.
— Какое?
— Он сказал, чтобы я сам придумал. Я выбрал «Блонди». Он нашел его не очень забавным, но согласился. «Примроз, 00?98».
— Ты им когда?нибудь пользовался?
— Да, два года назад я провел десять дней в Маргейте. Я подумал, что надо его предупредить. Трубку взяла девушка, голландка, судя по акценту. Она сказала, что Блонди в Голландии и что она ему все передаст. После этого я больше не звонил.
— Почему?
— Я начал замечать одну вещь: он регулярно приезжал раз в две недели — первый и третий вторник каждого месяца, кроме января и февраля. Это был первый раз, когда он приехал в январе. В основном машину он возвращал по четвергам. Странно, что он вернулся сегодня вечером. Но больше?то он, небось, не появится?
Скарр держал в своей громадной руке обрывок почтовой открытки, который взял у Менделя.
— Бывало, что он не приходил? Или отсутствовал в течение долгого времени?
— Зимой он приезжал менее часто.
— Бывало, что он не приходил? Или отсутствовал в течение долгого времени?
— Зимой он приезжал менее часто. В январе и феврале он вообще не приезжал, я же вам говорил.
Мендель все еще держал в руке пятьдесят фунтов. Потом бросил их на колени Скарру.
— Не думай, что ты легко отделался. Я не хотел бы оказаться на твоем месте даже ради суммы в десять раз большей. Я еще приду.
Скарр казался обеспокоенным.
— Я бы не проболтался, — сказал он. — Но я не хочу быть втянутым в грязную историю, понимаешь? Даже если от этого пострадает старая Англия, а, начальник?
— Ладно, заткнись, — сказал Мендель.
Он устал. Взяв открытку, он вышел из машины и направился в больницу.
Ничего нового он там не узнал. Смайли не приходил в себя. Сообщили в уголовную полицию. Мендель решил, что лучше оставить свой адрес и имя и вернуться домой. Из больницы обещали позвонить, если будут новости. После долгих объяснений Мендель добился, чтобы медсестра дала ключ от машины Смайли.
Он подумал: Митчем — невыносимое место.
Глава восьмая
Размышления в больничной палате
Он ненавидел эту кровать, как утопающий ненавидит море. Он ненавидел это одеяло, сковавшее его так, что он не мог пошевельнуть ни ногой, ни рукой.
И он боялся этой вселяющей страх палаты. Возле двери стоял столик на колесиках с множеством предметов, наводящих ужас на непосвященного. Ножницы, бинты, пузырьки, скрывающиеся под белой, как при последнем причастии, простыней. Бутыли, большие — наполовину покрытые салфеткой — стояли, как белые орлы, готовые вырвать внутренности Смайли, а внутри тех, что поменьше, как змеи, свернулись резиновые трубки. Все это пугало Смайли. Ему было жарко, и пот струился по его телу. Ему было холодно, и пот сжимал его, стекая по бокам, как замороженная кровь. Ночи сменяли дни, но Смайли не мог отличить ночь от дня. Он вел бесконечную борьбу со сном, ибо стоило глазам закрыться, Смайли видел хаос своего рассудка. И как только под собственной тяжестью смежались веки, он собирал все силы, чтобы поднять их и снова пристально смотреть на мерцающий бледный огонек где?то над ним.
Потом наступил благословенный день, когда кому?то в голову пришло открыть ставни, дав доступ серому зимнему свету. Он услышал шум и движение и понял, что будет жить.
Смерть становилась академичной проблемой, долгом, отсроченным до времени, когда он будет богатым и сможет уплатить его на свой лад.
Это было ощущение комфорта, почти невесомости. Свет над ним раздражал, он хотел бы обозревать другой «пейзаж». Виноград, запах медовых пирожных, цветов, шоколада — все это нагоняло тоску. А он хотел книг, литературных журналов; как он сможет быть в курсе литературных событий, если ему не дают книг? И без того было сложно узнать что?нибудь о периоде, который его интересовал, раздобыть толковую статью о семнадцатом веке.
Через три недели Менделю разрешили навестить его. Он вошел, в одной руке держа новую шляпу, в другой — книгу о пчелах. Он положил шляпу на кровать, а книгу — на ночной столик, улыбаясь до ушей.
— Я принес книжонку о пчелах, — сказал он. — Чертовски любопытные создания! Наверное, это вас заинтересует. (Он сел на край кровати.) Я купил новую шляпу. Очень трогательно с моей стороны. В честь отставки.
— А, я и забыл. Вас ведь тоже сдали в архив.