Смоей точки зрения, оснований для такого вывода нет. Несомненно, множество
ощущений наличествуют и не могут быть проигнорированы, однако их сумма не равнани голове, ни чему-либо похожему на голову. Единственный способ, которым можнополучить из них голову — это добавить дополнительно различные, явноотсутствующие ингредиенты — в особенности всевозможные трехмерные цветныефигуры. Разве можно назвать головой то, что, хотя и содержит бесчисленныеощущения, явно лишено глаз, ушей, рта, волос и вообще всего того телесногооборудования, которое наличествует у остальных голов? Очевидно, это место недолжно было быть загромождено всеми этими препятствиями, туманными или цветнымидеталями, которые могли бы исказить мой мир.
Влюбом случае, каждый раз, когда я пытаюсь нащупать свою голову, я не только ненахожу головы, но и теряю ту руку, которой щупаю: она тоже оказываетсяпроглоченной той бездной, которая находится в моем центре. Очевидно, этаразверстая пучина, этот незаполненный фундамент всех моих действий, этаближайшая, но практически неисследованная область, это волшебное место, где -как я раньше думал — хранится моя голова, на самом деле является чем-то вродеоткрытого огня маяка, столь жестокого, что всё приближающееся к нему мгновеннои полностью уничтожается, чтобы его освещающие весь мир яркость и ясность ни намиг не были заслонены. Что касается таящихся там болезненных, щекочущих ипрочих ощущений, они так же не могут засыпать или заслонить эту центральнуюогненную бездну, как не могут этого сделать горы, облака и небо. Напротив: онивсе существуют в ее сиянии, и через них становится видным ее сияние. Опыт здесьи сейчас, через какое бы чувство он ни приходил, имеет место только в пустой иотсутствующей голове. Мой мир и моя голова неспособны существоватьодновременно: либо мир, либо голова. Для обоих на плечах нет места, и мнеповезло, что исчезла именно голова, со всей своей анатомией. Речь идет не одоказательствах, не о философских прозрениях, не о сложной медитации, но опростом смотрении: посмотри-что-здесь-есть вместо представь-что-здесь-есть,вместо поверь-всем-другим-что-здесь-есть. Когда я неспособен увидеть, кто яесть (и в особенности кто я не есть), это происходит из-за моего сверхбурноговоображения, «духовности», зрелости и образования, доверчивости,конформизма по отношению к обществу и языку, и того страха перед очевидным,который не дает мне принять ситуацию такой, какой я ее воспринимаю. Я и толькоя знаю, что я вижу и чего не вижу. Я нуждаюсь в некой настороженной наивности.Мне нужно незамутненное око и свободная голова (не говоря уж о смелом сердце),чтобы признать их совершенное отсутствие.
Вероятно,существует единственный способ переубедить скептика, который всё еще верит, чтоу меня есть голова на плечах — это попросить его подойти поближе и посмотретьсамостоятельно. Но с условием, что он будет честным наблюдателем, описывающим вточности что он видит и ничего сверх того.
Стояв противоположном конце комнаты, он видит меня в полный рост как человека сголовой. Но, по мере приближения, он видит сперва полчеловека, затем голову,затем размытый нос, или глаз, или щеку, затем просто что-то размытое, и,наконец (в момент соприкосновения), вообще ничего. Или же, если он подходит комне с соответствующими научными инструментами, он отчитается, что вместочего-то размытого он видит ткани, затем группы клеток, клетку, ядро,молекулы… — и так далее, пока он не упрется в место, где нечего видеть,место, свободное от какой-либо материи. В любом случае, наблюдатель,подошедший, чтобы рассмотреть мою голову, обнаруживает на ее месте то же, что ия — ничто. А если, обнаружив и разделив со мной мое несуществование в этомместе, он обернулся бы (глядя вместе со мной от меня), он вновь убедился бы втом, о чем я говорю — что это свободное место до краев занято тем, чтопроисходит передо мной. Он тоже обнаружил бы эту серединную точку,расширяющуюся до бесконечного объема, ничто, которое является всем, то здесь,которое доходит до любого там.
Аесли мой скептик не доверяет своим чувствам, он может использовать фотокамеру -устройство, которое, не обладая ни памятью, ни способностью прогнозирования,может фиксировать лишь предметы, наличествующие там, где оказалась фотокамера.Она ясно зарегистрирует те же ощущения, о которых говорю я. Издалека, она снялабы человека; на полпути, части человека; помещенная здесь, ни человека, ни вообщеничего — либо же, если ее направить обратно — его мир.
Такчто только кто-нибудь вовсе безголовый может заключить, что вот это у меня наплечах — это голова. Если я всё еще могу найти свою голову, то у меня видения,и я должен бежать к доктору. На самом деле, не имеет значения, нахожу ли я тамсвою голову, или голову Наполеона, или голову Богоматери, или яйцо, или букетцветов: любого сорта набалдашник есть галлюцинация.
Вовремя моих ясных периодов, однако, у меня явно нет головы на плечах. Зато не наплечах, у меня есть не просто одна голова, а больше голов, чем мне когда-либоможет понадобиться. Скрытые в тех, кто на меня смотрит, и в объективах камер,на виду на фотоснимках, корчащие рожи в зеркалах ванных комнат, выглядывающиеиз дверных ручек, ложек, кофейников и всего, что поддается полировке, моиголовы появляются тут и там — растянутые, перекошенные, иногда перевернутые, иразмноженные до бесконечности.