Словно подчиняясь какому?то внушению, он положил ладони на колени, выпрямил спину, принимая позу высеченных в камне египетских божеств, чьи неподвижные лики сейчас казались ему выражением магической силы. Фортунат и сам будто окаменел, но в то же время все его тело превратилось в источник мощного огненного потока волн.
Уже через несколько минут его обуяла какая?то небывалая ярость.
Фортунат и сам будто окаменел, но в то же время все его тело превратилось в источник мощного огненного потока волн.
Уже через несколько минут его обуяла какая?то небывалая ярость.
Безумный гвалт человеческих и звериных голосов, заливистый лай, пронзительное кукареканье — все это загромыхало в его мозгу, сотрясая своды черепа. Комната заходила ходуном, словно дом начал распадаться на части… Металлическое гудение гонгов, похожее на возвещение Судного дня, дрожью отдавалось в костях, и Фортунат подумал, что вот?вот рассыпется в прах, кожу жгло, словно на плечи ему был наброшен хитон Несса[66], но он стиснул зубы и не позволил телу даже шевельнуться.
При этом он непрерывно, с каждым ударом сердца, призывал к себе Еву.
Какой?то голос, тихо шепча и все же, подобно тонкой игле пронзая чудовищный шум, предостерегал его: не затевай игру с неведомыми силами, ты еще не созрел для одоления их, они же в любой миг могут навсегда помрачить твой разум! Но Фортунат не внимал этим увещеваниям.
Голос звучал все громче, так громко, что, казалось, дикий гвалт монстров отступил перед ним. Голос кричал, убеждая его смириться. Пусть даже Ева и придет на его зов, слитый с воплями разгулявшихся сил преисподней, но если она явится, не пройдя путь своего духовного развития, то в тот же час угаснет как догоревшая свечка, и тогда на него навалится такая громада боли, какую ему не вынести… Но Фортунат закусил губы и ничего не хотел слышать… Голос попытался убедить его новыми резонами: Ева?де давно бы уже пришла к нему или дала бы знать о своем местонахождении, если бы была такая необходимость, — у него же есть доказательства того, что она жива. Не она ли ежечасно шлет ему мысли, согретые истинной любовью? И разве не чувствует он безошибочно ее присутствие каждый день?… Фортунат пропускал эти речи мимо ушей. Он звал и звал.
Всепоглощающее желание хотя бы на миг заключить Еву в объятия затмило рассудок.
И вдруг все смолкло, и в комнате стало светло как днем. В самом ее центре буквально вырос из половиц, почти достигнув потолка, ветхий деревянный столб с перекладиной на верхнем конце, похожий на усеченный крест.
Его обвивала, свесив голову с перекладины, мерцающая зеленой чешуей змея в руку толщиной. Немигающие глаза смотрели прямо на Фортуната.
Голова с черной повязкой на лбу напоминала череп мумии; сухие, тонкие как пергамент губы туго обтягивали гнилые желтые пеньки зубов. Несмотря на то что змеиные черты поражали своей мертвенностью, Хаубериссера поразило их отдаленное сходство с лицом Хадира Грюна, каким тот предстал перед ним когда?то в лавке.
У Хаубериссера волосы встали дыбом и сердце сбилось с ритма, когда он услышал свистящие, уродливо обрубленные звуки, медленно выдавливаемые гнилой пастью:
— Щ?то те?бе от ме?ня нуж?но?
В следующий миг он был парализован ужасом, почувствовав мелькнувшую за спиной тень смерти. Ему показалось, что по блестящей столешнице прошмыгнул мерзкий черный паук. И тут сердце Фортуната исторгло крик: «Ева!»
Комната мгновенно погрузилась во тьму, и, когда он, мокрый от пота, на ощупь добрался до двери и зажег электрический свет, усеченного креста со змеей в комнате уже не было.
Трудно дышалось, как будто воздух пропитан ядом. Предметы плыли и кружились перед глазами.
«Это просто … лихорадочный бред», — тщетно пытался он успокоить себя. Его душил страх: ведь все, что он видел минуту назад, было так явственно и осязаемо.
Он вспомнил предостерегающий голос, и по спине пробежала струйка холодного пота. Фортунат, как смертельного удара, ожидал возобновления зловещего карканья, возвещающего, что своими безрассудными магическими экспериментами он?таки вызвал Еву и тем самым поставил ее на край гибели.
Фортунат слабел от удушья. Он старался растормошить себя, кусая ладонь, затыкал уши, сотрясал кресло.
Фортунат слабел от удушья. Он старался растормошить себя, кусая ладонь, затыкал уши, сотрясал кресло. Потом распахнул окно и всей грудью вдохнул холодный ночной воздух. Но ничто не помогало. Его по?прежнему угнетало ощущение каких?то сдвигов, необратимых перемен в невидимом мире причин.
Яростными фуриями на него обрушивались мысли, господином которых он всегда себя мнил. И никакие фокусы с полной неподвижностью не спасали.
Да и метода «пробуждения» не срабатывала.
«Это — безумие, безумие, безумие, — стиснув зубы, повторял он про себя и, как угорелый, носился по комнате. — Ничего же не было! Просто галлюцинация! Не более того! Я сошел с ума! Дофантазировался! Голос — обман! И ничего здесь не появлялось! Откуда тут взяться шесту с этой гадиной! И пауку!»
Он заставил себя растянуть губы и расхохотаться. «Паук!! Ну и где же он?» — пытался он высмеять самого себя. Фортунат зажег спичку, собираясь осветить пространство под столом, но смутный страх остановил его: он боялся увидеть там ползучее подтверждение недавнего морока.