Больше Фарр не делал попыток сбежать в город. Лисси безвылазно провела в его комнате два дня, чем госпожа Ректина, надобно думать, осталась довольна. Беспокойный гость ее тоже был донельзя доволен, целуя покрытую веснушками грудь жалобно попискивавшей девушки, сжимая в ладонях ее маленькие ягодицы, заставляя раскидывать колени и обвивать мелочно-белыми ногами его бедра… Довольна была и Лисси, и лишь одно не давало ей покоя: не рассердится ли саккаремская Богиня на своего служителя, разделившего ложе с аррантской девчонкой.
— Ничуть, — улыбаясь, отвечал Фарр, перекатываясь на спину и усаживая на себя конопатое чудо, оказавшееся весьма страстным и значительно более умелым, чем он сам. — Разве может Богиню, которую мы зовем Матерью Всего Сущего, обидеть то, что происходит между мужчинами и женщинами испокон веку, без чего род человеческий давно бы прервался? Среди наших священнослужителей находятся те, кто желает посвятить себя Богине целиком и полностью, без остатка, но это лишь один из многих путей служения Ей, который не хуже, но и не лучше других: целителя, проповедника, воспитателя, летописца. Я слышал, в Аррантиаде тоже есть жрецы, дающие обет безбрачия, хотя и не понимаю, почему этому придается столько значения. Боги, как говорил мой наставник, с радостью и любовью приемлют все, что люди готовы даровать им с радостью и любовью. Если не можешь отдать что-то с радостью, то кому нужен твой дар?
— О, достойный проповедник! Ты и в постели славишь свою веру и свою Богиню! — залилась смехом Лисси и наклонилась, чтобы коснуться лица Фарра своими розовыми сосками.
Если не можешь отдать что-то с радостью, то кому нужен твой дар?
— О, достойный проповедник! Ты и в постели славишь свою веру и свою Богиню! — залилась смехом Лисси и наклонилась, чтобы коснуться лица Фарра своими розовыми сосками. — Так, значит, слухи о ваших священнослужителях лживы?
— Те, которые утверждают, будто мы призываем людей жертвовать чем-либо Богине в ущерб себе, — да. Ну посуди сама, зачем Всевидящей и Всемогущей кусок лепешки, вырванный матерью или отцом изо рта голодного чада? Принеси Богине дар от достатка, вспомни о ней в миг счастья, и она не оставит тебя в беде. Отдавать же последнее, отрывая от сердца, — поступок недостойных, пытающихся тем самым подкупить Богиню, вместо того чтобы понять и возлюбить. Мать Всего Сущего, как — любая мать, радуется, если радуются ее дети, и скорбит их скорбями. Но можно ли возлюбить того, кого задумал подкупить, в чаянии получить сторицей за корыстный дар свой?..
Губы Лисси замкнули юноше уста, и он подумал, что охотно задержался бы в Аррантиаде подольше и не выходил из дома госпожи Ректины седмицу, а то и две или три. Или же еще больше, до тех пор пока они с Лисси не освоили все те премудрости науки любви, которые были изложены в трактатах, снабженных изящными рисунками.
Между тем Кэрис с Валеридой уже подъезжали к воротам особняка госпожи Нуцерии, и вопрос об отъезде вельха и атт-Кадира из столицы был окончательно решен. Галера, доставящая их в Нарлак, должна была выйти в море через два дня.
Глава одиннадцатая
ПЕРВАЯ ПОБЕДА
Выспаться Драйбену не удалось и в эту ночь. Задолго до рассвета он был разбужен посланным Страшаром слугой, сообщившим, что отряд в пятнадцать сотен мергейтов замечен неподалеку от замка. Они остановились на ночь в деревне Кобылки, а оттуда до Хмельной Горы рукой подать. К утру, самое позднее к полудню, пожалуют, ежели ничего их не задержит.
Задержать полторы тысячи степняков было, по расчетам владетеля Рудны, некому и нечему, и, проклиная злую судьбу и раззяв дозорных, специально высланных на Сеггедский тракт и проворонивших-таки вторжение, он поспешил в кабинет Асверии. Здесь, как и следовало ожидать, уже были Рей, Страшар и несколько замковых стражников, причем присутствующие, как водится, успели затеять спор, надобно ли готовиться к осаде, или же дать мергейтам бой под стенами Хмельной Горы. Страшар и стражники стояли за то, чтобы отсидеться за крепкими стенами, Рей и Асверия полагали, что золотого яичка они в замке не высидят, а ежели мергейты начнут зорить окрестные села, то обитатели Хмельной Горы лишатся последней поддержки.
Спорщики с надеждой воззрились на Драйбена, и тот вынужден был, преодолевая накатившее раздражение из-за бесконечных дебатов, разразиться речью, суть которой сводилась к тому, что ежели тактически отсидеться в замке, безусловно, правильнее, то из стратегических соображений до осады дело доводить никак нельзя. Им нужна убедительная победа. Ни один мергейт не должен уйти с поля боя и сообщить Цурсогу о разгроме. Ну и, само собой разумеется, нельзя позволить находникам грабить окрестные села, иначе керговцы сами запалят Хмельную Гору.
Слова Драйбена положили конец спору. Асверия, топнув ногой, заявила, что несогласных велит бросить в подвал, и начала распоряжаться так, словно всю жизнь водила войска в бой. Встретить мергейтов решено было перед замком. Перед замком, где давеча проходило Высокородное Собрание, поставить конницу; тальбов и лучников спрятать за скалой, в перелеске, а стражников оставить до времени в замке, дабы ударить по врагу сразу с нескольких сторон.