Хотя, ежели разобраться, никакого риска не было и в помине. Узнав от посланца Лоллии о произнесенной Лу-рием Витиром в амфитеатре Жентала речи, арвагет Первого — охранного — лагитора понял, что может безбоязненно проткнуть Тиргила мечом, утопить в нужнике или скормить обитателям зверинца. План, который они с Ва-леридой скрупулезно приводили в исполнение несколько лет кряду, совпал — не мог не совпасть! — с замыслами физола Арра и принес долгожданный результат. Царь-Солнце был обложен со всех сторон, пусть даже сам он об этом пока не догадывался, и теперь любой мог безбоязненно прикончить его. Однако вместо того, чтобы нанести ему смертельный удар, Агрик позорнейшим образом медлил и терзался сомнениями. Несколько раз он пробирался к покоям Божественного, представляя, как входит в них и вспарывает ненавистному извращенцу его дряблое брюхо, и всякий раз, останавливаясь перед дверями, не мог заставить себя переступить порог. Он знал, что должен сделать это по тысяче причин, но вот, поди ж ты, не мог. То есть мог, но всячески оттягивал этот миг, ожидая неизвестно чего и вновь и вновь обращаясь к Отцу Созидателю, дабы тот надоумил его, как поступить.
Прикончить Тиргила надобно было прежде всего из государственных соображений, ибо именно из-за него Аррантиада с каждым годом все больше напоминала смердящую помойку. Но разве не оправдывал сам Тиргил свои гнусности и жестокости государственной необходимостью? О, как удобно было, ссылаясь на благо народа, приказать Лурию Витиру — да не допустят этого Боги Небесной Горы! — загнать всех немощных, больных и увечных переселенцев на скупленные по дешевке, разваливающиеся суда, которые можно без сожаления затопить, дабы не везти весь этот человеческий сор за море, где он, так же как и в Аррантиаде, нужен не больше, чем лысому гребень. Удобно, спору нет… Ссылкой на государственную необходимость можно оправдать все, что угодно, и велеречиво разглагольствовать о необходимости быть «добрым, а не добреньким», как любил это делать Тиргил. Но Агрик не был Царем-Солнцем и не желал всаживать меч в брюхо беззащитного, ни о чем не подозревающего человека из соображений «государственной необходимости», несмотря на то что это было предусмотрено их с Лоллией планом.
Хорошо рассуждать о том, что законы Аррантиады надобно менять, плохо, когда для этого ты должен прежде всего убить человека, который тебе доверял и которого ты поклялся защищать даже ценой собственной жизни…
Прикончить Тиргила следовало также за его жестокосердие и бесчеловечность. За подлость и лживость, за глумление над такими понятиями, как милосердие и сострадание, издавна почитавшимися в Аррантиаде священными. Но как назвать того, кто обманул доверие, кто предал… пусть даже и предателя? Кто нарушил клятву верности господину и готовил ему погибель со лживой улыбкой на устах?..
Лоллия тысячу раз повторяла, что Тиргил заслужил тысячу смертей по тысяче причин. Но при всем том хитрая Лоллия не пожелала убить его сама, и теперь Агрик понимал почему. Убивать человека, который тебе доверяет и по-своему любит тебя, сколь бы он ни был отвратительным, тяжело. Это противоестественно. Убить его в порыве ярости ничего не стоит, но хладнокровно и обдуманно нанести предательский удар, от которого нет спасения тому, с кем делил пищу и питие… Да, Лоллия и впрямь была умницей, ежели предусмотрительно ухитрилась взвалить эту грязную работу на него…
К утру Агрик почернел, осунулся и решил, ничего не предпринимая, подождать развития событий. Тиргил же, ничего не подозревая, проснулся поздним утром в своих покоях и некоторое время с брезгливой гримасой разглядывал мерно похрапывавшую на его ложе Кавиану. Выглядела она при дневном свете несравнимо хуже, чем ввечеру, поскольку выпила вчера чересчур много. «Надо будет от нее избавиться и подыскать кого-нибудь посвежее», — подумал Божественный и, кликнув слугу, велел узнать, встала ли уже царица, и если да, то не желает ли она присоединиться к нему, чтобы полюбоваться весьма забавным и поучительным зрелищем.
К тому времени как Тиргил закончил утреннее омовение и был надлежащим образом обряжен слугами, вернувшийся посыльный доложил, что Валерида не ночевала в своих покоях и потому принять приглашение Царя-Солнца не может.
Это было обидно. Ну почему, именно когда он желает ее видеть, Лоллии нет под рукой? Гадкая, гадкая девчонка! А он-то рассчитывал, что они вместе посмеются… Ну что ж, придется ему, видно, одному идти проверять, удалась ли вчерашняя шутка.
Распорядившись позвать Агрика, Божественный с недовольным выражением лица отправился в трапезную, дабы проверить, как почивали его уважаемые гости. Прошедшим вечером он до полусмерти напоил нескольких эпитиаров, приехавших к нему из провинций с какими-то жалобами, а когда гости уснули, приказал слугам привести из зверинца полтора десятка самых крупных, но безобидных, хорошо накормленных хищников и запереть львов, тигров и пантер в трапезной.
Затея Божественного удалась на славу, и он был бы совершенно счастлив, если бы Лоллия могла вместе с ним полюбоваться редкостным зрелищем. Фальв Авл спал в обнимку со львицей и, разлепив веки, не вдруг понял, отчего теплая и мягкая подушка шевельнулась и зевнула, показав редкой длины клыки. Тиргил покатывался со смеху, наблюдая в специальный глазок за разбуженными истошными воплями Фальва эпитиарами и огромными кошками, не обращавшими на мечущихся двуногих никакого внимания. Перетрусившую знать несколько успокоило только явление самого Царя-Солнца, снизошедшего до того, чтобы почесать за ухом самого большого и зубастого тигра.