— Клянусь, это правда! — закричал Абдулла. Он впал в такое отчаяние, что слова его больше не заботили. — Принеси любой священный предмет, какой хочешь, и я на нем поклянусь, что это был ифрит! Заколдуй меня так, чтобы я мог говорить только правду, и я скажу то же самое, о могучий сокрушитель преступников.
Ибо это — правда! А поскольку, вероятно, утрата твоей дочери стала для меня куда большим ударом, нежели для тебя, о великий Султан, слава нашей земли, молю немедля убить меня, избавив от невыносимо горькой жизни!
— Я охотно велю тебя казнить, — согласился султан, — но сначала скажи мне, где она.
— Но я же сказал тебе, о диво подлунного мира! — простонал Абдулла. — Я не знаю!
— Уберите его. — очень спокойно приказал Султан коленопреклоненным солдатам. Они с готовностью вскочили и поставили Абдуллу на ноги. — Вызнайте истину пыткой, — добавил Султан. — Когда мы ее найдем, можете его убить, но до того времени пусть живет. Полагаю, очинстанский принц возьмет в жены и вдову, если удвоить приданое.
— Ошибаешься, властелин властелинов! — выдохнул Абдулла, когда солдаты с лязгом тащили его по плиткам. — Я совершенно не представляю себе, куда отправился ифрит, и то, что он уволок ее прежде, чем мы имели хоть какую-то возможность пожениться, — величайшее мое горе!
— Что?! — закричал Султан. — Тащите его обратно!
Солдаты тут же приволокли Абдуллу вместе с цепями назад к выложенному плитками трону, с которого Султан, нагнувшись, свирепо глядел на пленника.
— Неужели мой чистый слух запятнан вестью о том, что ты, мразь, даже не женат на моей дочери?! — спросил он.
— Это в точности так, о могущественный монарх, — ответил Абдулла. — Ифрит появился прежде, чем мы успели пожениться.
Султан глядел на него сверху вниз, и на лице его отразилось нечто вроде ужаса.
— Это правда?
— Клянусь, — сказал Абдулла, — что не успел даже поцеловать твою дочь. Я собирался разыскать соответствующего чиновника, когда мы окажемся вдали от Занзиба. Ведь я понимаю, что подобает честному человеку, а что нет. Однако я также счел подобающим честному человеку вначале выяснить, действительно ли Цветок-в-Ночи хочет за меня замуж. Мне показалось, что ее решение принято от общей неосведомленности, несмотря на сто восемьдесят девять портретов. Да простятся мне такие слова, о покровитель патриотов, однако твои методы воспитания дочери совершенно нездоровы. Когда она увидела меня впервые, то приняла за женщину.
— Выходит, — задумчиво сказал Султан, — когда я вчера вечером послал солдат в ночной сад с приказом поймать и убить незваного гостя, это могло иметь катастрофические последствия. Недоумок, — обратился он к Абдулле, — раб и смерд, ты еще осмеливаешься делать мне замечания! Разумеется, у меня были основания воспитывать дочь именно так, а не иначе! Сделанное при ее рождении пророчество гласит, что она выйдет замуж за первого мужчину, кроме меня, которого увидит!
Несмотря на цепи, Абдулла выпрямился. Впервые за этот день он почувствовал какую-то надежду.
Султан между тем погрузился в размышления, блуждая взглядом по превосходно отделанной и украшенной комнате.
— Это пророчество меня прекрасно устраивало, — заметил он. — Я давно обдумывал союз с северными государствами, поскольку оружие у них лучше, чем у нас, а некоторые его виды, как я понимаю, и вовсе работают на колдовстве. Однако заполучить очинстанских принцев очень непросто. Так что мне оставалось, как я думал, только лишить дочь всякой возможности лицезреть мужчину, а во всех остальных отношениях, естественно, дать ей наилучшее образование, чтобы она умела и танцевать, и петь, и угождать принцу. А когда дочь вошла в возраст, я пригласил принца посетить нас с официальным визитом. Он должен был прибыть сюда в следующем году, завершив покорение какой-то страны, которую только что завоевал с помощью того самого колдовского оружия.
И я знал, что стоит моей дочери взглянуть на него, и благодаря пророчеству он мой! — Султан обратил на Абдуллу взгляд, не предвещавший ничего хорошего. — А теперь мои планы порушены — и кем? Такой букашкой, как ты!
— К несчастью, это так, о благоразумнейший из правителей, — признал Абдулла. — Скажи же мне, не сложились ли обстоятельства так, что этот очинстанский принц несколько… э… стар и уродлив?
— Полагаю, он ужасен на свой северный манер, наподобие этих наемников, — сказал Султан, и Абдулла почувствовал, как при этих словах солдаты, по большей части рыжие и конопатые, прямо-таки окостенели. — А почему ты спрашиваешь, пес?
— Поскольку, да простится мне дальнейший критицизм, о наставник народа, это несколько нечестно по отношению к твоей дочери! — отметил Абдулла. Он почувствовал, как все солдаты вытаращились на него, дивясь его дерзости. Абдулле было все равно. Терять ему было почти что и нечего.
— Женщин в расчет не принимают, — сказал Султан. — Поэтому поступать по отношению к ним нечестно попросту невозможно.
— Я не согласен! — возразил Абдулла, отчего солдаты вытаращились на него еще сильнее.
Султан свирепо поглядел на него сверху вниз. Могучие руки скрутили ночной колпак, словно это была шея Абдуллы.