— И вы — среди них?
— Да, я среди них!.. Мы хотим объединить весь пиратствующий сброд на морях и всех разбойников на суше, дать им свою власть и утвердить самый справедливый, самый демократический принцип: власть и богатства повсюду должны принадлежать не тем, кто присвоил себе громкие титулы, власть и богатства должны принадлежать самым мудрым! Знания и ум — вот настоящие короны! Все умные люди кругом разделяют наши смелые призывы!
— Они заблуждаются, — молвила Анна, не отрываясь от рукоделия. — Они, верно, обманулись. Вы и ваши сторонники, используя энергию бездельников и негодяев, хотите лишить власти тех, кто достиг привилегий в течение столетий благодаря беззаветному служению трону, и при этом совершенно не принимаете во внимание, что именно эти люди наиболее образованны и умны. Они родились и выросли среди своего народа, знают, что стоят на его спинах, и потому никогда не допустят его разорения, между тем как пришельцы…
— Все титулованные лица — грабители! — злобно заорал эмир, уже не владея собой. Оттопыренные уши его покраснели, как петушиный гребень. — Они не признают нашей власти!
— Но тогда грабители и те, кто желает занять место старинной знати. Какая разница между тем, кого объявляют королем, или тем, кого провозглашают великим умником? В любом случае народ не имеет к этому никакого отношения…
«Негодяй сел в калошу… Ни ссылками на благородство происхождения, ни ссылками на особое предназначение нельзя оправдать привилегии… Самое справедливое — вовсе без привилегий. Богатства и власть должны принадлежать поровну всем трудящимся, иначе говоря, созидаться ими и исходить непосредственно от них. Как в общине, которую я видел… Любая привилегия — насилие, несправедливость, потому что преимущества одних перед другими пока достигаются только за счет использования преимуществ. Разве все ученики моего класса имеют отдельные комнаты, хорошее питание, блат среди преподавателей?..»
Между тем наглому самозванцу показалось, будто он победил в споре, самодовольный, он пошел напролом к своей главной цели.
— Ну вот, теперь, когда я исполнил третье ваше желание, графиня, ничто уже не может помешать тому, чтобы вы стали моей женой! Ваше сопротивление только распаляет меня, о прекраснейшая из прекраснейших женщин!
— Не торопитесь, — сухо сказала Анна. — Искренность ваших комплиментов еще требует доказательств. Третье желание только обещано, но не исполнено. Кроме того, мне известно, что вы содержите уже не один десяток так называемых жен.
— Да, мусульманский закон, который я принял, это не возбраняет.
— Но христианский закон, которому я верна, считает это мерзостью. Если вы будете добиваться моей руки, вам необходимо будет упразднить нынешний гарем…
И самозванцу пришлось сбросить маску. Речь его стала грубой и вызывающей:
— Но вы же не царского рода, графиня. Зачем ломаться? В конце концов, мы можем обойтись без празднеств и священников!..
В эту минуту в комнату стремительно вошел один из придворных и, приблизившись к эмиру, пошептал ему на ухо.
Тот поковырял в ухе пальцем и сказал:
— Если будете упрямиться, графиня, я перепродам вас как свою собственность одному из мужей, которые образуют сердцевину моего государства.
И — подал знак пригласить своих высоких покровителей.
У Иосифа, сидевшего на корточках возле кресла госпожи, перехватило дыхание, он быстро надвинул чалму на самые глаза — в покои вошли знакомые ему лица: рыжебородый, захвативший корабль, и юркий, черноволосый господинчик в куцей шапчонке — «князь тьмы».
Эмир?самозванец вскочил с кресла, сделал рукой приглашающий жест.
— Женщина, о которой мне говорили, и впрямь прекрасна, потомство от нее было бы способно обновить нашу кровь и укрепить наш род, — сказал «князь тьмы», бывший, видимо, одним из главных наставников эмира. — Но я чувствую здесь могучую постороннюю волю. Пожалуй, самым разумным было бы лишить эту женщину жизни. Даже в рабыни она не годится: волны ее влияния возбуждают непокорность.
Рыжебородый переглянулся с самозванцем. Иосиф вдруг приметил, как похожи эти люди. Впрочем, их родство тут же и подтвердилось.
— Брат мой, — сказал эмир, обращаясь к рыжебородому, — велю тебе обдумать слова великого учителя и через неделю дать мне добрый совет.
Все трое повернулись и вышли из покоев.
— Все пропало, — горько воскликнул Иосиф. — Милая госпожа, я виноват в том, что навлек на вас ненависть этих людей! Мне хорошо знакомы оба негодяя, особенно черноволосый. Я давно уже веду с ним борьбу не на жизнь, а на смерть!
Бледная графиня положила руку на плечо Иосифа. Она не поняла его порыва, поняла только, что он сочувствует ей и любит ее.
— Ничего не бойся. Теперь вполне прояснился день нашей жизни. Если несколько минут назад я еще колебалась, колебаний больше нет. Бежать, только бежать, чем бы ни кончилось… Для себя я решила твердо: лучше смерть, чем прислуживание шайке негодяев…
На следующий день к вечеру слуга привел графиню и Иосифа на берег озера в дворцовом парке. На берегу поджидал дюжий матрос с превосходной парусной лодкой.
Они сели, и матрос взялся за весла.
Лодка подошла к огромным железным воротам в крепостной стене, железные ворота медленно поднялись, пропустив лодку в залив.