Узнав о новом желании Анны, Иосиф расстроился: оно показалось ему излишней щедростью.
Однако брат служанки, обрадованный неожиданным спасением, принес известие, которому поистине не было цены.
Увидев Иосифа, он сказал:
— Ваша прекрасная госпожа может выбраться на волю, если испросит разрешение на прогулки по заливу на парусной лодке. При хорошем попутном ветре вы выйдете в море и за полчаса достигнете острова, на котором испанцы когда?то построили отличную крепость. Гарнизон крепости до сих пор с успехом отражает атаки пиратов. Если вам удастся добраться до острова, считайте, что вы спасены… Пираты распускают слухи, что давно захватили крепость, но мне точно известно, что она в руках испанцев и что испанцы недавно приняли корабли, доставившие провиант и порох… В самом Алжире тоже неспокойно: народ поднимет восстание против пиратов тотчас, едва испанская эскадра войдет в порт…
Иосиф от всей души поблагодарил доброго человека, передал его слова графине, а та изложила просьбу о прогулках на парусной лодке как свое третье, последнее желание.
В тот же день графиню навестил сам Барбаросса.
Самодовольный, разряженный, как петух, он не обратил ни малейшего внимания на слугу госпожи, читавшего ей книгу, — самозванца умилило, что графиня, слушая, вышивала.
— Графиня, — с порога заорал Барбаросса, — пораженный вашей кротостью, я бы хотел приобрести эту вышивку за три горсти золота!
— Я не хотела бы опустошать вашу сокровищницу, — отвечала, не поднимая глаз, Анна. — Сколько бы вы ни грабили людей по всему миру, разнузданный образ жизни и беспрерывная война требуют средств, которых у вас нет… Я подарю вышивку, едва окончу ее.
Барбаросса истолковал слова как намек на примирение, и жадное его сердце запело от радости.
— Я узнал о вашем третьем желании, графиня, и явился, чтобы сказать: я принимаю его. К вашим услугам хорошая парусная лодка и матрос, который прекрасно управляется с парусами.
— Я не выношу незнакомых людей. Распорядитесь, чтобы на прогулки я могла брать с собой своего старого слугу.
— Конечно, конечно, но только и мой матрос — непременно. Вокруг неспокойно, всегда лучше переусердствовать, нежели недоусердствовать, как выразился один из пророков, кажется, Даниил.
— Вы демонстрируете набожность, — усмехнувшись, сказала Анна. — Между тем известно, что вы нарочно приняли чужую веру и тайно поклоняетесь прежней.
Барбаросса громко захохотал. Он был в превосходном настроении.
— Когда очень хочешь жареного барашка, в костер можно бросить и гладильную доску!
— Особенно чужую, — добавила Анна, вызвав еще больший хохот самозванца.
Иосиф впервые вблизи наблюдал эмира. Пиратский главарь был среднего роста, пузат, рыж, кучеряв, с оттопыренными ушами. Косые глаза выдавали жадность, злобу и безграничное самомнение.
— Вы упрекаете меня в том, что я граблю людей. Но если вдуматься, я граблю грабителей.
— Не совсем так, — тихо возразила Анна. — Вернее, совсем не так.
— Я повторяю, мои заработки столь же чисты, как заработки любого купца: он грабит покупателей, продавая им товар подороже, и грабит производителей, покупая у них товар подешевле. Но эти грабители наживаются для себя, а я хочу построить царство свободы. Для тех людей, которых лишили родины или для которых она стала невыносимой… Мы не сможем устоять в этом мире, если не позаботимся о богатствах. Богатство создает власть. Когда наши богатства станут несметны, мир преклонится перед нами, потому что необозримой и бесспорной станет и наша власть.
— Чья же это власть? Власть народа? Власть благородного сословия? Власть законных наследников?
«Напрасно она дразнит негодяя, — подумал Иосиф. — Все авантюристы вспыльчивы и коварны: способны тотчас отнять то, что только что дали…»
— Я утверждаю власть племени пиратов, — горделиво сказал Барбаросса.
— Все авантюристы вспыльчивы и коварны: способны тотчас отнять то, что только что дали…»
— Я утверждаю власть племени пиратов, — горделиво сказал Барбаросса. — Если вы назовете их бандой разбойников и убийц, что ж, я не стану протестовать: в гнусном мире разбоя и насилия нельзя утвердиться иначе.
— Для праведного добро мира — опора, для неправедного зло его — оправдание.
Графиня, конечно, рисковала. Но она сбивала с самозванца спесь, заставляя его лишний раз убедиться в мерзости своей рожи. Наивная, как всякий, принявший чужую веру за истинный свет своей правды, она надеялась, видно, посеять сомнение в душе негодяя.
— Пираты ничего не созидают, только разрушают. Повсюду несут ненависть и бессердечие, разврат и наживу любой ценой, — продолжала она кротко. — Даже говорить об их царстве смешно. Царства возникают по воле бога…
— Или по воле сатаны! — раздраженно перебил Барбаросса. — Я не просто разбойник, я великий разбойник — разбойник из принципа! Я мститель, не знающий пощады!
— Разве это что?либо меняет?
— Я бы никогда не занимался пиратством, если бы мог достичь своих целей иным путем!
— Но они постыдны, ваши цели, если не могут быть достигнуты иначе.
— Да, пока эти цели не могут быть достигнуты иначе: мир не хочет покориться авторитету наиболее мудрых и просвещенных, созданных для того, чтобы управлять, осуждая одних и поощряя других… Знайте, мои пираты непобедимы, потому что во главе их стоят самые выдающиеся люди мира!