Заглянувший евнух окурил комнату дымом, Иосиф уснул и спал долго?долго; во сне виделись ему мухи, жужжавшие возле кучи навоза, которым удобряли почву для ячменной рассады.
Ночью Иосиф проснулся от жажды. И опять принесли вкусную и жирную пищу, и опять он пил верблюжий кумыс и ел орехи, и опять комнату окурили приторным дымом, и он опять спал, и опять видел во сне мух и ряды высаженных им ростков ячменя.
Пробудившись, Иосиф долго лежал без движения, чувствуя слабость, лень и еще тревогу: «Неужели ты забыл угрозы гнусного рабовладельца? Месть, страшная месть ожидает тебя…»
Хотелось посмотреться в зеркало, но веки слипались, подушки манили, как магнит.
Когда принесли еду, Иосиф сказал:
— У меня на языке прыщ, дайте зеркало.
— Зеркало не положено. Ешь, да поскорей!
— Есть не буду, пока не принесете зеркало.
— Мы лекаря покличем.
— Но без осмотра языка я не притронусь к пище!..
Через некоторое время передали крошечное зеркальце.
Иосиф взглянул на себя и увидел, что заплывает жиром, как индюшка: физиономия округлилась, глаза сделались безразличными и равнодушными.
— Мерзавцы! — Иосиф сунул слуге зеркало и велел немедленно убирать принесенные яства.
Честно говоря, ему хотелось есть, очень хотелось есть, — человек, лишенный самостоятельной жизни, быстро приспосабливается к любому предложенному режиму, — но Иосиф догадывался, что беспрекословное выполнение воли хозяина окончится для него самым прескверным образом.
Прибежали хозяйские слуги, повалили Иосифа, стали лить в горло кумыс, и ему приходилось глотать, чтобы не захлебнуться. А потом он впал в полное безразличие: видимо, в кумыс подмешали сонного зелья.
Когда Иосиф проснулся, на него смотрел коротышка?хозяин. Руки за спиной. На роже — довольная ухмылка.
— Плод созревает, — похвалил он своих слуг, — цена повышается… В баню пока не водите, делайте массаж, пусть больше спит.
— Послушайте, — сказал Иосиф. — Я знаю историю и географию, алгебру и геометрию. Я мог бы обучать ваших детей, клянусь, я бы старался.
— У меня нет детей, раб.
— Но, может быть, есть родственники, которым вы завещаете свои богатства. Человек должен жить не только в настоящем, но и в будущем.
— Не дерзи, негодник, не то вновь спущу с тебя шкуру! Я хочу жить сейчас, а что случится потом, меня не интересует!
Иосиф понял: ничто не переменит его доли.
— Потом вас закопают в землю, хозяин, и все ваши богатства растащат проходимцы. Никто не вспомнит, что жил на земле богатый, но глупый человек.
— Я глупый, но я научу тебя хрюкать, — с ухмылкой сказал хозяин. — Мне не нужны ни твои географии, ни твои истории, мне нужна твоя заплывшая жиром шкура…
Иосиф погибал. Еда и сон с каждым днем убивали в нем энергию, развивали лень, даже думать о чем?либо становилось все более трудно, все более обременительно.
«Как легко превратить человека в самое жалкое животное! Достаточно убить в нем жажду правды… И праздность, праздность — вот что сокрушает силы, они уже не ищут себе применения… Страх перед мыслью, исследующей жизнь, — это страх перед самой жизнью, потому что вне мысли никакой мир не может быть полным, стало быть, совершенным: мысль, приближающая к правде, — самое человеческое из творений человека…»
Всплески самоукоров становились с каждым днем все глуше, вязкое состояние уюта засасывало перекормленный, измученный непрерывным отдыхом организм.
Иосиф погибал, силы протеста в нем подавлялись едой и нараставшей усталостью. Однажды, когда он «страдал», говоря себе (в который раз!), что с завтрашнего дня возьмет себя в руки и начнет совершенно иной образ жизни, а может быть, осуществит побег, вдруг червячком шевельнулось: «А зачем? Что переменится? Разве есть жизнь за пределами той, которой живешь? Раб — ну и что? Раб лучше, чем труп…»
Душеловка захлопнулась, Иосиф перестал быть Иосифом: это было уже вспучившееся, как на дрожжах, перекормленное, ничтожное создание, в котором, верно, даже мозги заплыли салом…
Можно вообразить дальнейшую его судьбу, если бы не случилась перетряхнувшая все перемена.
Однажды заболевшему меланхолией Иосифу позволили выйти на улицу. Он отдыхал в тени на скамейке у пруда, наблюдая, как пятилетний сын привратника ловит рыбу. Вдруг на берегу появились коротышка?хозяин и смуглый мужчина в тюрбане.
— А вот этот гяур, не ведающий заповедей аллаха, — сказал хозяин. — Через неделю я возьму за него гораздо больше, чем предложила ваша госпожа.
— Ты, верно, забылся, — отвечал мужчина в тюрбане, вскинув брови. — Я предложил тебе деньги в виде некоторого утешения, а не платы. Если на то пошло, я могу забрать здесь все, что мне приглянется, даже твою плешивую башку.
— Это насилие, — сказал хозяин. — Несправедливость.
— Конечно, — кивнул гость. — Но разве твое богатство приобретено не насилием и несправедливостью? Так давай поладим без лишних слов: я терпелив, но прекрасно знаю, что налоги ты платишь едва ли с десятой части своих доходов!
— Ты душевный человек, раис?эфенди, — с поклоном отозвался перепуганный хозяин. — Так и быть, бери с собой этого раба. С тех пор как я увидел его, у меня случаются одни неприятности. Я потратил на него большие деньги.