На возведение стен и башен, защищающих сердце каждого города, требовался строительный материал, поэтому на протяжении веков старые, пустующие кварталы постепенно разбирались, а на их месте образовывались асимметричные пустоши. Новые дороги, проторенные по мере необходимости, связывали немногочисленные уцелевшие постройки со входом в цитадель и единственными шлюзовыми воротами, ведущими на неприветливые просторы внешнего мира.
Изредка среди заваленных строительным мусором пустошей, одиноких зданий и еще не разобранных руин виднелись лоскутки возделанной земли, где росли невысокие деревца с бледно?зеленой листвой или виднелись ровные высадки травянистых растений.
Картину современных поселений Селена завершал еще один немаловажный штрих: во многих городах часть древних панорамных окон была выбита, и чтобы восстановить герметичность пещеры, проемы, как правило, заполняли кладкой. Кроме этого, по краю козырька, защищающего фасад города, высились укрепления, сложенные из угловатых обломков твердых горных пород. Стены пересекали древнюю разметку взлетно?посадочных полос, что явно свидетельствовало об утрате технических знаний и какой?то непреходящей угрозе, таящейся среди безжизненных, непригодных для свободного поселения кратеров.
Странный, неуютный, полный загадок и немых свидетельств былого величия мир, где доживали свой век последыши цивилизации, разбросанные по изолированным, постепенно угасающим островкам забившейся в глубины пещер жизни… — таким представал Селен глазам стороннего наблюдателя.
Фатальный исход затянувшегося на века катаклизма, казалось, предрешен, и злонравной судьбе осталось отыграть лишь финальный аккорд тысячелетней драмы… Однако там, где все еще обитают живые разумные существа, никогда нельзя говорить о полной предопределенности событий. Цивилизация действительно угасала, на мертвых просторах покрытого кратерами планетоида давно и прочно властвовала иная жизнь, совершенно непохожая на биологическую, но в замкнутых изолированных городах все еще вскипали страстные порывы чувств, шла борьба не только за выживание, но и за власть, и очередной всплеск кажущейся агонии мог в корне изменить ситуацию, породить последнюю вспышку неистовых стремлений, когда история вдруг обращается вспять и фатализм перестает быть доминантой будней, отброшенный прочь древними, как сам мир, чувствами…
Глава 1
Им было по семнадцать лет.
В этом возрасте еще не так остро чувствуются социальные различия, над душами не властвуют комплексы, присущие старшему поколению, — им было хорошо вдвоем, и это казалось достаточным поводом для встреч.
…Юна перевернулась на живот, и Аргел провел кончиками пальцев вдоль изгибов ее обнаженного тела.
На левой ягодице девушки тускло поблескивало маленькое пятнышко, и юноша, погладив его, спросил:
— Что это?
Она повернула голову.
— Не знаю. Родимое пятно.
Аргел заглянул в ее глаза, и волна дрожи медленно поползла вдоль позвоночника. Их пальцы сплелись, но Юнона, коснувшись губами его щеки, прошептала:
— Мне пора идти, Аргел. Отец будет беспокоиться.
Юноша вздохнул, нехотя выпуская ее из объятий.
— Скоро все изменится, да? — спросил он.
— Почему ты так решил? — Юнона встала, и в тусклом свете, проникающем через мутное стекло оконного проема, ее фигура на миг показалась Аргелу отлитой из темной бронзы.
— Герон — главный инженер города. Он стар и обучает тебя для обряда преемственности, верно?
— Нет. — Юна, одеваясь, покачала головой. — Ты же знаешь, женщина не может стать наследницей знания.
— Тогда зачем он заставляет тебя учиться? Она пожала плечами.
— Мне самой нравится читать. — Юнона наклонилась и нежно поцеловала его. — Книги доставляют мне не меньшее удовольствие, чем любовь. Только оно иное…
— Ты придешь завтра?
— Конечно.
Она на секунду задержалась на пороге небольшой комнаты, глядя на Аргела, лежащего в расслабленной задумчивости.
«Он свободнее и счастливее, чем я…» — внезапно подумалось девушке.
Юна ошибалась. Ошибалась во всем, кроме чувства любви. Оно не подчинялось рассудку, не управлялось логикой, не было подвластно кастовому делению городского социума, но девушке, как и Аргелу, еще предстояло понять жестокую истину: ничто не может продолжаться вечно…
***
Нирон О'Релли, правитель Регула, стоял подле узкого, похожего на бойницу окна, и смотрел вниз на площадь, где выстраивались отряды воинов.
Он в точности знал, что произойдет спустя несколько минут, какой приказ он отдаст им, однако в сердце Нирона не было места для колебаний или сострадания. О'Релли, несмотря на молодость, давно утратил иллюзорность мышления. Мир Селена был жесток, и логику принятия многих решений тут диктовали суровый закон выживания и элементарная арифметика, основанная на ежедневном, а порой и ежечасном подсчете ресурсов, необходимых для поддержания замкнутых циклов жизнеобеспечения города.
Ни в душе, ни в мыслях О'Релли не было даже намека на осознание жестокости принимаемых решений. Там, где жизнь постоянно граничит со смертью, многие понятия становятся лишь условностью, словами древнего языка, утратившими свой изначальный смысл.