— Сказать, чем заканчивают нехорошие посохи? — прошипела она. — Сказать, что я с тобой сделаю, если Эск будет потеряна для этого мира? Один раз ты спасся от огня, передал боль ей. В следующий раз это будет не огонь, о нет.
Ее голос понизился до хлесткого, как бич, шепота.
— Сначала в дело пойдет рубанок. Потом — наждачная бумага, сверло и огромный нож…
— Эй, послушайте, полегче там, а? — взмолился Напролоум, чьи глаза уже начали слезиться.
— …а то, что останется, я отнесу в лес на радость грибам, термитам и древоточцам. Мучения продлятся ГОДЫ.
Вырезанные на посохе узоры корчились в муках. Большая их часть перебралась на обратную сторону посоха, чтобы укрыться от матушкиных глаз.
— А сейчас, — продолжала она, — мы сделаем вот что. Я возьму тебя, и все вместе мы вернемся в Университет. И помни, тупая пила уже близко.
Она закатала рукава и протянула руку.
— Волшебник! Ты должен будешь отпустить его.
Напролоум обреченно кивнул.
— Когда я скажу «давай», давай! Давай!
Напролоум снова открыл глаза. Матушка стояла, крепко сжимая в кулаке посох. Он был окутан клубами пара, и с него кусками опадал лед.
— Прекрасно, — подытожила матушка. — Но если подобное случится еще раз, я очень рассержусь, понял?
Напролоум опустил руки и торопливо подбежал к ней.
— Вам не больно?
Она покачала головой.
— Все равно что держать горячую сосульку. Ладно, нет у нас времени стоять тут и чесать языками.
— А как мы вернемся?
— О, ради всех богов, приятель, проявите же силу своего разума. Мы полетим.
Она помахала метлой. Аркканцлер с сомнением посмотрел на этот инструмент по выметанию пыли.
— На этом?
— Разумеется. А разве волшебники не летают на своих посохах?
— Это считается унизительным.
— Если с этим могу примириться я, то вам это тоже по силам.
— Да, но это безопасно?
Матушка бросила на него испепеляющий взгляд.
— Вы имеете в виду вообще? — вопросила она. — Или, скажем, по сравнению с тем, чтобы остаться стоять на быстро тающей льдине?
— Впервые в жизни лечу на метле, — признался Напролоум.
— Да неужели?
— Я думал, что на них достаточно сесть и они полетят, — продолжал волшебник. — Не знал, что нужно еще бегать взад и вперед и кричать на них.
— Тут необходима сноровка, — пояснила матушка.
— А еще мне казалось, что летают метлы быстрее, — не унимался Напролоум. — И, если честно, выше.
— Что вы хотите сказать этим «выше»? — осведомилась матушка, поворачивая к верховьям реки и пытаясь удержать равновесие наперекор клонящейся вбок массе волшебника на заднем сиденье. Как и все пассажиры с незапамятных времен, волшебник так и норовил наклониться не в ту сторону.
— Ну вроде как над деревьями, а не под ними, — ответил Напролоум, пригибаясь, чтобы уклониться от мокрой ветки, которая, тем не менее, все-таки ухитрилась сбить с него шляпу.
— Все с порядке с этой метлой. Скорее, это вам следует немножко сбросить вес, — отрезала матушка. — Но, может, вы предпочтете слезть и идти дальше пешком?
— Не будем говорить о том, что мои ноги и так большую часть времени волочатся по земле, — парировал Напролоум. — Мне не хотелось бы ставить вас в неловкое положение, но если кто-нибудь попросил бы меня перечислить все опасности полета, то мне и в голову не пришло бы включить в список опасность остаться без ног в результате того, что их исхлещет высоким кустарником.
— Мне не хотелось бы ставить вас в неловкое положение, но если кто-нибудь попросил бы меня перечислить все опасности полета, то мне и в голову не пришло бы включить в список опасность остаться без ног в результате того, что их исхлещет высоким кустарником.
— Вы что, курите? — поинтересовалась матушка, мрачно глядя прямо перед собой. — Что-то горит.
— Мадам, мне просто нужно было успокоить нервы после столь безрассудных воздушных гонок.
— Ну так вот, сию же минуту потушите сигарету. И держитесь.
Метла, рыская и дергаясь, пошла вверх. Ее скорость увеличилась до скорости бегущего трусцой старца.
— Господин Волшебник…
— Слушаю?
— Когда я сказала держаться…
— Да?
— Я не имела в виду там.
Наступило молчание.
— О-о. Да. Понимаю. Очень извиняюсь.
— Все в порядке.
— Моя память уже не та, что была раньше. Уверяю вас… Я не хотел вас обидеть.
— Я и не обиделась.
Какое-то мгновение они летели в полном молчании.
— Тем не менее, — задумчиво сказала матушка, — в общем и целом я бы предпочла, чтобы вы все-таки убрали оттуда свои руки.
Дождь хлестал по крышам Незримого Университета и лился в канавы, где, словно плохо построенные лодки, плавали вороньи гнезда, брошенные с наступлением осени. Вода, булькая, бежала по древним проржавевшим трубам. Она затекала под черепицу и приветствовала пауков, обитающих под карнизом. Стекала с фронтонов и образовывала потайные озера высоко среди шпилей.
На бесконечных крышах Университета, по сравнению с которым собор Святого Петра выглядит обыкновенным сараем на железнодорожном полустанке, жили целые сообщества. В крошечных джунглях, выросших из яблочных семечек и семян сорняков, пели птицы, в сточных желобах плавали жабы, а колония муравьев деловито изобретала сложную цивилизацию.
Единственное, чего вода не могла делать, так это бить из декоративных водометов-химер, расставленных вдоль крыш. Это объяснялось тем, что при первых же признаках дождя химеры покидали свои места и укрывались на чердаках. «То, что вы уродливы, — при этом приговаривали они, — еще не означает, что вы глупы».