Рядом на земле лежали другие предметы, и каждый из них был окружен своим собственным мягким свечением. Они имели правильную форму, которую матушка презрительно величала «гимметрией», — кубы, многогранники, конусы. Была даже одна сфера. Каждый из предметов был прозрачным и содержал внутри… Эск придвинулась ближе. Никто даже не посмотрел на нее.
Внутри отброшенной на песок хрустальной сферы плавал голубовато-зеленый шар, прочерченный крошечными белыми завихрениями облаков и тем, что очень походило на континенты, — да только где найдешь дурака, который согласится жить на шаре? Этот шар мог быть обыкновенной моделью, однако какой-то оттенок в его сиянии подсказывал Эск, что никакая это не модель, шар настоящий, возможно очень большой и находится — понимайте как хотите — не совсем внутри сферы.
Эск осторожно положила сферу на песок и передвинулась к десятиграннику, в котором плавал куда более приемлемый мир. Он имел подобающую форму Диска, хотя вместо Краепада на его Краю возвышалась стена льда, а вместо Пупа — гигантское дерево, настолько громадное, что его корни сливались с горными кряжами.
Лежащая рядом призма содержала в себе еще один медленно поворачивающийся, окруженный малюсенькими звездочками Диск. Однако вокруг этого Диска не было ледяных стен, и опоясывала его лишь красновато-золотистая ниточка, которая при ближайшем рассмотрении оказалась змеей — змеей, достаточно большой, чтобы опоясать целый мир. По причинам, известным ей одной, змея кусала собственный хвост.
Эск с любопытством вертела призму в руках, отмечая про себя, что крошечный Диск внутри упорно держится параллельно земле.
Саймон тихо хихикнул. Эск положила Диск со змеей на место и осторожно заглянула через плечо молодого волшебника.
Он держал в руках маленькую стеклянную пирамидку. Внутри были звезды, и время от времени Саймон встряхивал ее, так что звезды начинали кружиться, словно снежинки на ветру, а потом снова успокаивались и рассаживались по местам. Тогда Саймон хихикал. А за круговоротом звезд…
Это был Плоский мир. Великий А’Туин размером с блюдце упорно брел вперед, таща на себе тяжесть Диска, который выглядел как произведение одержимого ювелира.
Саймон хихикал и встряхивал пирамидку. Хихикал, встряхивал и снова хихикал. В стекле уже появились тоненькие, как волосок, трещины.
Эск поглядела в пустые глаза Саймона, перевела взгляд на голодные физиономии толпящихся вокруг Тварей, после чего протянула руку, вырвала у него пирамидку и, повернувшись, бросилась бежать.
В стекле уже появились тоненькие, как волосок, трещины.
Эск поглядела в пустые глаза Саймона, перевела взгляд на голодные физиономии толпящихся вокруг Тварей, после чего протянула руку, вырвала у него пирамидку и, повернувшись, бросилась бежать.
Согнувшись почти вдвое и прижимая пирамидку к груди, она мчалась со всех ног. Но вдруг обнаружила, что ее ноги уже не топчут песок. Тварь с мордой, похожей на морду утонувшего кролика, зацапала Эск когтистой лапой.
«На самом деле тебя здесь нет, — сказала себя Эск. — Это просто сон, то, что матушка называет «анналогией». И вред тебе никто не причинит, это все твое воображение. С тобой ничего не может случиться, в действительности это происходит в твоей голове. Интересно, а Тварь об этом знает?»
Кроличья морда расползлась в ухмылке, словно лопнувшая банановая кожура. У Твари не было рта, лишь темный провал на его месте, будто сама Тварь была дырой, открывающей доступ в еще более жуткое измерение, по сравнению с которым леденящий песок и безлунная ночь покажутся веселым полуднем на морском берегу.
Эск, продолжая удерживать пирамидку с Диском, принялась колотить свободной рукой по обхватившим ее когтям. Но тщетно. Над ней нависла тьма, врата, ведущие к полному забытью. Эск изо всех сил пнула эту тьму.
Пинок в данных обстоятельствах вышел не таким уж сильным. Однако оттуда, куда попала ее нога, посыпались яркие белые искры. Послышался хлопок, который мог быть гораздо более ощутимым, если бы разреженный воздух не поглотил звук.
Тварь взвизгнула, словно бензопила, встретившая внутри ничем не примечательного деревца затаившийся крепкий сучок. Сородичи Твари сочувственно загудели.
Эск пнула ее еще раз, и Тварь, завопив, уронила девочку на песок. У Эск хватило ума защитить миниатюрный мирок своим телом и перекатиться — даже во сне сломанная лодыжка может обеспечить ряд не самых приятных ощущений.
Тварь неуверенно покачивалась где-то наверху. Глаза Эск сузились. Она осторожно опустила пирамидку на землю, со всего размаха пнула Тварь туда, где у нормальных существ находится щиколотка — если у Тварей вообще бывают щиколотки, — и снова подобрала Диск. Данная последовательность движений была совершена очень и очень быстро.
Тварь взвыла, согнулась пополам и медленно рухнула на песок, словно мешок, набитый вешалками для одежды. Ударившись оземь, она превратилась в груду ничем не скрепленных конечностей. Ее голова откатилась в сторону и, покачавшись, застыла.
«И все? — подумала Эск. — Они что, ходить не умеют? Неужели всех их так легко уронить?»
Она решительно зашагала к ближайшим Тварям, которые панически защебетали и попытались отступить назад, но, поскольку их тела сохраняли свою форму лишь благодаря недюжинным усилиям воли, убежать Твари не смогли. Эск ударила одно существо с мордой, похожей на семейство осьминогов, и оно, распавшись, превратилось в смахивающую на какое-то греческое блюдо кучку подергивающихся костей, кусочков меха и разносортных обрывков щупалец. Другой Твари повезло чуть больше, и она уже неуверенно ковыляла прочь, когда Эск лягнула ее в одну из пяти щиколоток. Падая, Тварь отчаянно замахала конечностями и повалила двоих товарок.