Он поморщился, поскольку клешня еще сильнее сжала его руку.
— Очередной фокус? — поинтересовалась Эск. — Кто ты на самом деле?
— Неужели ты не узнаешь меня? — удрученно спросил он. — Что ты делаешь в моем сне?
— Если это сон, то мне хотелось бы проснуться. Пожалуйста, — попросила Эск.
— Слушай, ты должна немедленно бежать отсюда, поняла? И не стой с разинутым ртом.
— Отдай, — проговорил холодный голос внутри головы Эск.
Эск посмотрела на стеклянную пирамидку, внутри которой плыл ничего не подозревающий мирок, и подняла глаза на Саймона.
— Но что это такое?
— А ты посмотри на пирамидку повнимательнее!
Эск всмотрелась в то, что находилось под стеклом. Прищурившись, она заметила, что маленький Диск весь покрыт зернышками, словно сделал из миллионов и миллионов крошечных точек. А если приглядеться, то…
— Это же обычные цифры! — воскликнула она. — Весь мир… он целиком состоит из цифр…
— Это не мир, но представление о мире, — объяснил Саймон. — Я создал его для них. Понимаешь, они не могут проникнуть к нам, однако здесь представления имеют форму. Представления реальны!
— Отдай.
— Но представления не могут никому повредить!
— Я превратил вещи в числа, чтобы понять их, однако эти Твари жаждут только власти, — горько сказал Саймон. — Они зарылись в мои числа, как…
Он вскрикнул.
— Отдай, иначе мы разорвем этого человечка на куски.
Эск кинула презрительный взгляд на ближайшую кошмарную морду и спросила:
— А откуда я знаю, что вам можно верить?
— Ты не можешь нам доверять, но у тебя нет выбора.
Эск обвела глазами окружающее ее кольцо физиономий, которые не смог бы полюбить даже некрофил; физиономий, слепленных из отбросов рыбной лавки, из кусков, взятых наугад у существ, таящихся в норах на глубоком океанском дне и в посещаемых призраками пещерах; физиономий, недостаточно очеловеченных, чтобы злорадно или плотоядно ухмыляться, но излучающих ту же угрозу, что содержится в подозрительно большом плавнике, который стремительно приближается к неосторожному купальщику. Она не могла им доверять. Но у нее не оставалось выбора.
В это же самое время в пространстве, отделенном от предыдущего лишь толщиной тени, происходило следующее.
Студенты-волшебники примчались обратно в Главный зал, где Напролоум и матушка Ветровоск все еще стояли, сцепившись в магическом виде борьбы, который у обыкновенных людей ассоциировался бы с соревнованиями «положи-руку-ближнего-своего» среди индейцев.
Плиты под матушкиными ногами наполовину оплавились, а стоящий позади Напролоума стол успел пустить корни и принести богатый урожай желудей.
Один из студентов заслужил сразу несколько медалей за храбрость тем, что осмелился потянуть Напролоума за мантию… И теперь все столпились в узенькой комнатке, глядя на два распростертых тела.
Напролоум созвал врачевателей тел и духа, и, когда те принялись за работу, воздух в комнате загудел от магии. Матушка постучала Напролоума по плечу.
— Хочу шепнуть вам на ухо одно словечко, молодой человек, — сказала она.
— Едва ли молодой, мадам, — отозвался Напролоум, — едва ли.
Он чувствовал себя опустошенным. Он не участвовал в магических дуэлях вот уже несколько десятилетий, хотя среди студентов они получили довольно широкое распространение. У него было мерзкое ощущение, что матушка все-таки победила. Сражаться с ней — все равно что пытаться прихлопнуть муху у себя на носу. Он не мог понять, что на него нашло, когда он решил вступить с ней в поединок.
Матушка вышла в коридор, завернула за угол и, подойдя к подоконнику, уселась, прислонив метлу к стене. Снаружи по крышам тяжело барабанил дождь, а зигзаги молний намекали, что к городу приближается гроза овцепикских масштабов.
— Это была довольно впечатляющая демонстрация ваших способностей, — заметила матушка. — Пару раз вы чуть не одолели меня.
— О-о, — просветлел Напролоум. — Вы правда так считаете?
Матушка кивнула.
Напролоум похлопал себя по различным участкам мантии и наконец обнаружил просмоленный кисет и пачку папиросной бумаги. Вытряхнув трясущимися руками несколько крошек уже бывшего в употреблении табака в тощую самокрутку, он провел по ней языком, который едва-едва смочил бумагу. Но тут где-то на задворках сознания Напролоума всплыли смутные воспоминания о приличиях.
— Гм, — сказал он. — Вы не возражаете, если я закурю?
Матушка пожала плечами. Напролоум чиркнул спичкой о стенку и, прилагая отчаянные усилия, попытался совместить огонек и конец самокрутки в одной и той же точке пространства. Матушка мягко взяла спичку из его дрожащей руки и помогла Напролоуму прикурить.
Волшебник втянул в себя дым, ритуально откашлялся и прислонился к стене; тлеющий кончик его сигареты был единственным источником света в сумрачном коридоре.
— Они ушли в Странствие, — заговорила наконец матушка.
— Знаю, — откликнулся Напролоум.
— Ваши волшебники не смогут вернуть их обратно.
— Это я тоже знаю.
— Однако они могут вернуть нечто.
— Я бы предпочел, чтобы вы об этом не упоминали.
Наступила тишина — оба думали о том, что именно может вернуться, вселившись в живое тело. Причем по поведению Оно не будет отличаться от его первоначального обладателя…