Предупреждающе прозвонила единственная в каземате дверь, выждала положенное и медленно стала отворяться. Вот и флаг-корнет. Ни секунды опоздания.
Через десять минут штаб-корнет Хомура Ди уже преодолевал расстояние, отделявшее Полководца от той части поверхности планеты, где цвели пыльные репейники Шанельного рынка.
* * *
Направлялся туда, кстати, не он один.
В другом ведомстве, тоже систематически получавшем информацию, самую разную и по различнейшим каналам, сведения относительно неуправляемых взрывов тоже были отмечены. Разница была в том, что если Хомура об этом услыхал впервые, то в другом ведомстве гипотеза эта была уже известна, и знали там также, от кого эти сведения могли исходить.
— Да нет, — вначале пожал плечами один из тех, кому следовало принять необходимые меры. — Он же погиб.
— Погиб, — возразил другой, более высокого звания, — это когда тело лежит перед нами и можно провести опознание. Но тела нет, и опознание провести мы не можем, значит, его следовало считать пребывающим в живых и в розыске, даже если бы не эти сигналы. А теперь-то и подавно.
— Что же, видимо, надо брать?
— И немедленно.
— Сетью?
— Думаю, нет необходимости. Индивидуально взять. И еще, может быть, одного-другого: слухи ведь пошли вширь.
Индивидуально взять. И еще, может быть, одного-другого: слухи ведь пошли вширь. Но тихо. Чтобы никто не заподозрил, что этой болтовне придается какое-то значение. И брать, конечно, не по этому поводу. Драка, кража — что-нибудь такое. Возьмите с собой пострадавшего, лучше даже двух. Если есть под рукой женщина — возьмите ее с собой: пусть разыграет сценку, это будет, пожалуй, самое лучшее. Только возьмите такую, чтобы поверили, что на нее можно кинуться. Главное — верность деталей, тогда никто не усомнится и в главном.
— Понял. Разрешите?
— Действуйте. И сразу же сообщите мне.
И вскоре небольшая группа на воздушном катере пустилась в путь.
Однако пока группа собиралась, прошло все же некоторое время. Надо было подготовить и потерпевших, и в особенности женщину: не в мундире же ей было лететь! И лодка у них была хотя и хорошая, но не такая ходкая, как та, на которой летел штаб-корнет Хомура: военные лодки всегда лучше всех прочих, тут уж ничего не попишешь. Так что на Шанельном рынке штаб-корнет оказался первым.
* * *
Скорее всего это только показалось, хмель подействовал: что среди охватившей их плотным кольцом массы слушателей появилась вдруг на минуту Мин Алика — появилась и тут же исчезла. Привиделось, конечно; однако же так четко и убедительно, что Форама инстинктивно рванулся ей навстречу, и даже когда видение исчезло, он не сразу опустился на место, но продолжал вглядываться, вытянув шею, словно сквозь толпу можно было что-то увидеть. Сердце прыгало. Перехватило дыхание. И все из-за того, что ему показалось, почудилось на миг, будто он ее видел! Ну и ну! Такого за собой Форама прежде не знал.
И, конечно, ее он не увидел. Зато заметил другое: довольно решительно расталкивая собравшихся, к нему пробирался какой-то человек, вовсе не напоминавший нормального клиента Шанельки. Начать с того, что был он в мундире — даже переодеться не потрудился, только знаки различия снял; из вежливости скорее, из уважения к мундиру, чем из конкретной надобности. Он продирался, не сводя глаз с Форамы, а физик, в свою очередь, неотрывно глядел на него, соображая. За ним? Сумрак мешал различить цвет мундира, но все же, кажется, то был стратег, а не вещий, а стратег вряд ли взял бы на себя миссию ловчего. Что еще можно было понять за считанные секунды? Звания спешивший был, пожалуй, небольшого: иначе не сам бы проталкивался, а перед ним расчищали бы путь. Звание, однако, еще не все: когда, допустим, военачальник направляется к месту предстоящего сражения, самая большая ответственность лежит не на нем, а на его водителе или пилоте: не довезет — и командовать сражением придется кому-то другому, а от этого может зависеть и исход битвы и всей кампании. Лицо у приближающегося нормальное, на алкаша не похож — значит, не ради даровой выпивки прибыл стратег в полудикое место. «Чего же ему?» — успел еще подумать про себя Форама и вдруг как-то сразу понял и поверил, что наткнулся на то, ради чего он здесь оказался, ради чего весь огород городился: человек, которого не просто заинтересовало то, что он услышал, но заинтересовало по делу, да и услышал он это явно не здесь, а где-то в другом месте: дошла до него, следовательно, расширяющаяся волна информации. И Форама напрягся, стараясь усилием воли прогнать хмель, уже основательно круживший голову, — прогнать и быть готовым к решающему, может быть, разговору — хотя Форама и не мог представить, как же сможет помочь делу этот не очень значительный, судя по всему, стратег.
Штаб-корнет же, глядя неотрывно на Фораму, пытался на ходу понять, в каком тот состоянии: может разговаривать — или поплывет, размякнет и придется приводить его в чувство, хотя бы к минимуму соображения, а потом уже говорить о деле.
Нет, кажется, мужик держался ничего, а странно: судя по пустым полуфлягам, аккуратно сложенным в сторонке, выпито было немало. Да и люди вокруг были явно под хорошим градусом — здоровенный, например, что поднялся вдруг с земли, когда Хомура почти уже рядом оказался с Форамой и даже успел уже вспомнить, что Фораму он и раньше встречал и даже — где и когда встречал он физика Фораму Ро… Здоровенный широко распахнул громадные руки и воззвал: «Собрат! Ветеран! Милости прошу!..» Этому Хомура лишь резко бросил: «Ведите себя пристойно, штык-капрал!» — и тот захлопнул рот и послушно опустился на траву, так и не выпуская из пальцев налитого стаканчика, что он гостеприимно протягивал вновь пришедшему. Штаб-корнет подошел наконец к Фораме, протянул руку. Поздоровались.
— Видимо, — сказал Хомура, — источник разговоров — вы.