— Такими темпами мы доберемся туда не раньше завтрашнего дня.
— Нет. Всего через несколько минут.
— Надо же было вам забираться на такую глубину…
Хомура только пожал плечами.
Наверху они оказались минут через десять. Дежурный по внешнему сооружению бросился им навстречу.
— Как у вас, внизу, — все в порядке? Флаг-корнет, когда я спросил его, послал меня…
— Там все в порядке, рейтар. А что у вас здесь?
— Ничем не могу порадовать, ваша смелость. Пока детальной информации не имею. Но судя по тому, что докатилось сюда, — это ладно организованная диверсия. И как они добрались?
— На батареях? Я спрашиваю: где рвется?
— Все ракеты-перехватчики. И на пусковых, и запасные, на подземных.
— Хорошо, что это лишь малютки перехвата. И что — под землей.
— Тем не менее, там остались только пещеры и щебень. И никого в живых, конечно. Я сразу выслал наряд, и пока они успели передать мне только это донесение.
— Вы оповестили всех?
— Ваша смелость!..
— Прошу извинить. Однако, как бы там ни было, мы должны попасть к разведывательным катерам. Срочно. — Он повернулся к Фораме. — Если, конечно, и там не происходит то же, что на батареях.
— Нет, — сказал Форама почти уверенно. — В их реакторах работает вещество полегче. Но не исключено, что и им остались считанные часы.
— Вы успеете?..
Форама криво усмехнулся.
— Не исключено, — пробормотал он, — что однажды я уже пережил ядерный взрыв…
Он ожидал вопросов, но Хомура не спросил ни о чем.
Рейтар крикнул от коммутатора:
— На армадроме все в порядке, ваша смелость. Ждут вас. Экипаж на месте.
— Благодарю. Сейчас. Советую поднять подвахту.
— Все уже на местах по расписанию.
— Тогда желаю более спокойного окончания дежурства.
— Счастливый путь, ваша смелость.
— Не мне, — сказал Хомура. — Это ему. И пожелайте как следует, от души. Ему очень нужно добраться счастливо.
* * *
Мастер задумчиво смотрел, сжимая пальцами худой подбородок, подняв бровь, словно не доверяя чему-то из видимого или не соглашаясь. Перед ним устанавливался новый мир: высокие деревья, только что возникшие, расходились, покачиваясь, выбирая себе места, где им жить впредь; зеленые, игравшие светом волны, выше деревьев, набегали и отступали, колыхаясь, не следуя извилинам рельефа, но поступая словно наперекор ему, тоже отыскивая наилучшую для себя конфигурацию, свой рисунок, единственный, который потом сохранится надолго, по которому с первого взгляда будут узнавать моря и океаны, по которому будут судить об их характере, о характере всей планеты; то должна была быть серийная планета, а не полигон, и для нее не было надобности повторять долгий и путаный путь развития жизни — она начиналась с того, что было достигнуто в других местах, где пробовали и ошибались, теряли и находили — и дорого платили за то и за это.
Серийная планета, но не нынешнего уровня, а завтрашнего, на котором дереву уже полагалось обладать достоинствами человека, но без его недостатков, а сам человек должен был (или — будет?) уйти еще намного дальше в бесконечном развитии духа, без которого не может быть и развития вещества, начиная с определенного уровня, который у нас уже позади… Но Мастеру что-то не нравилось, что-то было еще не по нему, и он начал новый вариант, когда Фермер приблизился к нему и тоже стал смотреть. Какое-то время протекло, когда Мастер молвил наконец:
— Модель для планеты Шакум. Новое поколение.
Фермер улыбнулся невесело:
— На планете Шакум еще стоит тот уровень радиации, при каком это не приживется. И Перезаконие сохраняет силу и по-прежнему распространяется. Но ты уже всерьез занялся другими делами, Мастер, непоследовательность твоя порой меня озадачивает. Это не упрек — просто мое мнение.
Мастер кивнул.
— Я благодарен тебе за него. Но ты беспокоишься напрасно, поверь. Перезаконие распространяется? Да, знаю. Но ему остались считанные мгновения. Потом вспыхнет Тепло. И с ним придут другие законы — но об этом ты знаешь не хуже меня.
— Разве там, на двух планетах, все уже решилось окончательно?
— События еще не произошли. Но они уже подготовлены, и теперь нужно лишь изредка бросать взгляд в ту сторону, чтобы убедиться, что все развивается верно.
— Твои люди справились, я вижу.
— Они сделали то, что должны были. Там напрашивалось несколько решений, и они выбрали то, какое являлось для них самым естественным. Мы все знаем, конечно, что всякую логику можно испытывать с разных направлений. Такую, как у кристаллического устройства на Старой планете, можно было бы, допустим, поймать и на форсировании логики: раз он увлекается шахматами, можно представить ему войну как задачу типа шахматной, и доказать, что решение множества таких задач, при наличии партнера, намного выгоднее в теории, чем в реальности, потому что в реальности такая игра может состояться лишь раз, да и ход ее будет затянут до неприличия людской медлительностью; в теории же, при их быстродействии, два подобных устройства могли бы сыграть сотни партий в день, а может быть, и куда больше… Да, можно было идти таким путем. Но для моих людей естественным оказалось иное. И они пошли не по пути превознесения логики, а наоборот — подчиняя ее чувству. Для них самих такое решение казалось наиболее естественным. И я совершенно согласен с ними. Шахматы не спасут мира. Любовь — может.