— Это всё, Дживз, — сказала тётя Агата.
— Слушаюсь, мадам.
Когда он ушёл, тётя Агата в течение нескольких минут высказывала своё мнение по поводу того, как Вустер роняет престиж всего клана, позволяя слуге мнить о себе бог весть что.
Затем она вновь вернулась, если так можно выразиться, к основной теме разговора.
— Берти, — заявила моя престарелая родственница, — завтра ты опять поедешь к девушке и на этот раз поступишь так, как я тебе велела.
— Но, прах побери! У нас имеется шикарный альтернативный план, основанный на психологии индивида…
— Хватит, Берти. Я всё тебе сказала. Мне пора. До свидания.
И она удалилась, даже не догадываясь, что Бертрама Вустера на испуг не возьмёшь. Едва дверь за ней затворилась, я позвал Дживза.
— Дживз, — сказал я, — моя тётушка, — ты знаешь, о ком я говорю, — и слышать не хочет о твоём шикарном альтернативном плане, но я, тем не менее, намерен привести его в исполнение. Я считаю, это верняк. Ты сможешь устроить так, чтобы эта женщина пришла ко мне завтра на ленч?
— Да, сэр.
— Прекрасно. А я тем временем позвоню дяде Джорджу, Мы сделаем тёте Агате доброе дело помимо её воли. Как там говорит поэт, Дживз?
— Поэт Бернс, сэр?
— Нет, не поэт Бернс. Какой-то другой поэт. О добрых делах украдкой.
— «Дела благие, не оставшиеся в памяти», сэр.
— Вот-вот. В самое яблочко.
* * *
Должно быть, тот, кто делает доброе дело украдкой, должен радоваться, дальше некуда, но, честно признаться, я не горел желанием усесться за один стол с дядей Джорджем. Мой дядя Джордж зануда, каких мало, и во время ленча рта никому не даёт раскрыть, рассуждая о симптомах своей болезни, причём ему невозможно объяснить, что присутствующие отнюдь не жаждут слышать подробностей о его желудке. Прибавьте, так сказать, к дядюшке Джорджу тётушку мисс Платт, и вы поймёте, что в подобном обществе трудно находиться даже самому мужественному воину. Когда на следующий день я проснулся, у меня возникло какое-то зловещее предчувствие, и тучи, если вы понимаете, о чём я говорю, продолжали сгущаться над моей головой всё утро. Когда пришло время коктейлей, я совсем упал духом.
— Если б мне предложили ломаный грош, Дживз, чтобы я плюнул на это дело и умчал бы на весь день в «Трутень», я согласился бы не раздумывая.
— Я понимаю, вам предстоит тяжёлое испытание, сэр.
— Откуда ты знаешь этих людей, Дживз?
— Меня привёл к ним домой мой старый знакомый, сэр, камердинер полковника Мэйнуэринг-Смита. Когда между молодой особой и моим старым знакомым возникло взаимопонимание, он пригласил меня в Вистэрии Лодж.
— Они были помолвлены?
— Нет, сэр. Но к тому моменту у них возникло взаимопонимание.
— А почему они поссорились?
— Они не ссорились, сэр. Когда его светлость начал ухаживать за молодой особой, она, вполне естественно, почувствовала себя польщённой, и в ней стала происходить борьба между любовью и честолюбием. Но даже сейчас она ещё не приняла окончательного решения.
— Ты имеешь в виду, если дядя Джордж от неё отвяжется, твоему приятелю крупно повезёт?
— Да, сэр. Смитхэрст, — его зовут Смитхэрст, сэр, — сочтёт такой исход дела осуществленьем всех его мечтаний.
— Здорово сказано, Дживз. Сам придумал?
— Нет, сэр. Это «Бард Эйвона», сэр.
В этот момент кто-то невидимый позвонил в дверь, и я собрался с силами, приготовившись играть роль гостеприимного хозяина. Испытание началось.
— Миссис Уилберфорс, сэр, — объявил Дживз.
— Ума не приложу, как мне удержаться от смеха, когда ты будешь стоять за моей спиной и говорить: «Мадам, не хотите ли ещё картошечки?» — сказала тётушка невесты. Почему-то она показалась мне ещё необъятнее, желтее и дружелюбнее, чем в прошлый раз.
Почему-то она показалась мне ещё необъятнее, желтее и дружелюбнее, чем в прошлый раз. — Я его знаю, вот в чём дело, — тыкая в Дживза пальцем, объяснила она. — Этот молодой человек не раз заходил к нам на чашечку чая.
— Он мне говорил.
Она окинула гостиную взглядом.
— А у вас тут недурно. Хотя лично мне больше нравятся розовые обои.
Обожаю что-нибудь весёленькое. Что это у вас? Коктейли?
— Мартини с абсентом, — ответил я, наливая в бокал подкрепляющую силы жидкость.
Она взвизгнула, совсем как девочка.
— Не вздумайте угощать меня этой дрянью! Вы не представляете, что со мной будет, если я выпью хоть капельку. Да я просто загнусь от боли! Для желудка нет ничего вреднее коктейлей.
— Ну, не знаю.
— А я знаю. Если б вы поработали с моё буфетчицей, тоже знали бы.
— Э-э-э… вы работали буфетчицей?
— Много лет подряд, когда была молодой. В «Крэйтерионе».
Я уронил бокал с коктейлем на пол.
— Вот! — торжествующе воскликнула она. — Теперь поняли, что значит пить коктейли? У вас дрожат руки. Я всегда говорила мальчикам: «Пейте портвейн. Портвейн полезен. Я сама пью только портвейн. Ни к чему вам глотать эту новомодную американскую гадость». Но они меня не слушали.
Я смотрел на неё во все глаза. В своё время в «Крэйтерионе» наверняка были тысячи буфетчиц, но всё равно я получил некоторый шок. Много воды утекло с тех пор, как дядя Джордж пытался вступить в мезальянс, — тогда он ещё не получил титул, — но при упоминании «Крэйтериона» Вустер всё ещё дрожал с головы до ног.