Любопытство боролось с трусостью у его товарищей-слуг; наконец они согласились подождать, чем кончится опрометчивая затея Людовико.
Эмилия была удивлена и встревожена, услыхав о его намерении; не раз она была готова рассказать графу, что она видела собственными глазами в северных покоях. Она не могла отогнать от себя страха за Людовико, хотя ее рассудок и убеждал ее в нелепости этого страха. Однако необходимость скрывать тайну, которую доверила ей Доротея и которой непременно пришлось бы коснуться, чтобы оправдать свой ночной визит в апартаменты покойной маркизы, заставляла ее молчать; она старалась только успокоить Аннету, вообразившую, что Людовико обречен на погибель. На нее гораздо более действовали успокоения Эмилии, чем охи и вздохи старой Доротеи, которая при одном имени Людовико ужасалась и устремляла глаза к небу.
На нее гораздо более действовали успокоения Эмилии, чем охи и вздохи старой Доротеи, которая при одном имени Людовико ужасалась и устремляла глаза к небу.
ГЛАВА XLIV
О боги мирного покоя, сна глубокого!
О вы, чье кроткое владычество царит над этим
замком
И над обширными, безмолвными землями,
Простите, если робким я пером
Разоблачу то, что никогда никем не воспевалось.
Томсон
Граф отдал распоряжение отпереть северную анфиладу комнат и приготовить их к приходу Людовико; но Доротея после недавно испытанных страхов не решалась исполнить это приказание; а так как никто из других слуг не осмеливатся пойти туда, то ряд таинственных покоев оставался запертым до тех пор, пока Людовико не отправился туда провести ночь. Этого момента все домачадцы ожидали с нетерпением.
После ужина Людовико, по приказанию графа, явился к нему в спальню и оставался там с полчаса; на прощанье граф передал ему меч.
— Этот меч служил во многих битвах между смертными, — шутливо заметил граф, — я не сомневаюсь, что ты будешь достойно пользоваться им в борьбе с бесплотными духами… Завтра ты, надеюсь, доложишь мне, что во всем замке не осталось ни единого духа.
Людовико принял меч с почтительным поклоном.
— Ваше приказание будет исполнено, эчеленца; ручаюсь, что после этой ночи ни один дух уже не потревожит обитателей замка.
После этого они прошли в столовую, где гости графа ожидали его, чтобы проводить Людовико до дверей северных апартаментов; Доротее велели принести ключи и вручить их Людовико, который открывал шествие, а за ним потянулись вереницей чуть не все обитатели замка. Достигнув задней лестницы, многие из слуг отстали, труся идти дальше; остальные последовали за отважным юношей до верху лестницы, где на широкой площадке столпились вокруг него; пока он вкладывал ключ в замок, все следили за ним так пристально, точно он в самом деле совершал какой-то волшебный обряд.
Людовико, непривычный к замку, никак не мог повернуть ключа; Доротея, оставшаяся далеко позади, была позвана на помощь и под ее рукою дверь тихонько отворилась; взор ее скользнул внутрь темной комнаты. Она вскрикнула и отшатнулась. При этом движении испуга большая часть толпы бросилась вниз по лестнице; граф, Анри и Людовико остались одни. Тотчас же все трое ринулись в отпертую комнату — Людовико с обнаженным мечом, граф с лампой в руках, а Анри с корзиной провизии для неустрашимого смельчака.
Торопливо оглядев первую комнату, где не оказалось ничего страшного или подозрительного, прошли во вторую; и там тоже все было тихо, тогда направились в третью комнату — уже более сдержанным шагом. Граф начал посмеиваться над своей собственной тревогой и спросил Людовико, в которой из комнат он намерен провести ночь?
— Кроме этих комнат там есть еще несколько, эчеленца, — отвечал Людовико, указывая на дверь, — и в одной из них стоит постель. Там я и рассчитываю переночевать. Устану сторожить — могу лечь и уснуть.
— Хорошо, — одобрил граф, — пойдем дальше. Как видите, в этих покоях ничего нет особенного, кроме сырых стен и разваливающейся мебели. Я все время был так занят после приезда в замок, что и не заглядывал сюда. Запомни, Людовико: завтра же надо велеть экономке отворить настежь все окна. Штофные занавеси рассыпаются в клочья; я велю снять их и убрать всю эту старинную мебель.
— Смотри, отец, — заметил Анри, — вот массивное кресло с богатой позолотой, — ведь оно точь-в-точь такое, как кресла в Луврском дворце!
— Да, — сказал граф, остановившись разглядеть кресло, — существует целая история насчет этого кресла, но мне нет времени ее рассказывать; пойдем дальше. Эта анфилада длиннее, чем я думал: много лет прошло с тех пор, как я был здесь.
Эта анфилада длиннее, чем я думал: много лет прошло с тех пор, как я был здесь. Но где же спальня, о которой ты говорил, Людовико? Ведь все это только аванзалы к большому салону; его я помню в былом великолепии…
— Мне сказывали, ваше сиятельство, что постель стоит в комнате, смежной с салоном и замыкающей всю анфиладу.
— А! вот и пресловутый салон! — воскликнул граф, когда они вошли в просторный покой, тот самый, где раньше Доротея с Эмилией останавливались отдыхать.
Граф постоял там с минуту, оглядывая остатки поблекшего великолепия: пышные ковровые обои, длинные, низкие бархатные диваны, с густо позолоченной резной отделкой, мраморный мозаичный пол, устланный посередине красивым ковром; огромные венецианские зеркала, таких размеров и качества, каких в те времена во Франции не умели выделывать, отражали в себе всю обстановку огромной комнаты. В этих зеркалах отражалось когда-то веселое, блестящее общество: прежде салон служил парадной приемной, и здесь у маркизы происходили многолюдные собрания, по случаю ее бракосочетания. Если бы по мановению волшебной палочки могли воскреснуть исчезнувшие группы (многие их участников давно исчезли навеки с лица земли), когдато отражавшиеся в гладкой поверхности зеркал, то какую резкую противоположность представили бы они с теперешним запустением?.. Вместо сияющих огней и роскошной, оживленной толпы, они отражали одинокую, тускло мерцающую лампу, которую граф высоко подымал над головой и при свете которой смутно обрисовывались три растерянных фигуры, оглядывавшие просторные пустые стены.