— Что с вами? — осведомился он после паузы. — Что вы так распереживались, а? Убудет от вас, если мы покрутим разок ваше любимое чтиво?
— Это не чтиво, — вымолвил священник.
Мегингоц перевернул один из дисков.
— «Повесть о раскаявшемся грабителе и чистой деве», — прочитал он.
— Что это, по-вашему? — И рассердился: — Почему вы молчите, а? Растолкуйте же мне!
— Это душеполезное чтение, — с усилием сказал отец Гермион. — Повести очень старые. Сегодня они могут показаться наивными и даже глупыми. Нынешнего разбойника чистой девой не проймешь. Я вам даже больше скажу: иной современный добропорядочный менеджер заткнет за пояс тогдашнего грабителя. И никого это не удивляет. Для современного ума все глупость, что не пошлость и не обучает скверному. Знаете, господин Мегингоц, я, пожалуй, отвечу вам, почему я так не хочу, чтобы вы брали эти записи. Потому что вы и ваши собратья будете хлебать капитанскую «ленивку» и гадко ржать над тем, что мне дорого. Но куда страшнее, что священные имена будут осквернены вами… вами…
— Чем же мы так плохи? — полюбопытствовал Мегингоц.
— Ваше существование противоречит естественному ходу вещей, — сказал отец Гермион. — Если угодно, божественному ходу вещей. Человек не имел права творить подобных себе иначе, нежели естественным способом.
— Да ну? А кто вам сказал, что этот способ неестественный? Размножаются же растения почками!
— Человек не растение.
— Но ведь должен кто-то работать в шахтах, пахать землю на чужих планетах, добывать уран и золото, таскать строительный камень! — сказал Мегингоц. — Неужели человек должен делать все это сам, растрачивая на подобную гадость свою драгоценную жизнь? Теперь, когда имеется дешевый способ создавать искусственную жизнь — жизнь, которая человеку ничего не стоит! Заметьте, мы — не просто рабочая сила, вроде железных роботов, — мы совершенная рабочая сила! Нам даже позволили наполнить интеллект разной дребеденью, вроде классической литературы и хорошей музыки, на всякий случай — вдруг новому хозяину понадобится собеседник? Отлично! Превосходно! Мы долбим скалы и возимся в навозе, нас кормят объедками и гнильем, на ночь запирают, как животных. Потом нас отвозят обратно на ферму и продают вторично. О, ваш капитан о нас превосходно позаботился — настоящий гуманист. Даже поставил телевизор и снабдил какой-то дрянью про половые сношения человеческих особей всех полов в разные места и по любому поводу. Знаете, мы уж лучше послушаем эти ваши старинные повести. Не думаю, чтобы мои люди стали над ними потешаться.
— Вы не люди, — сказал отец Гермион.
— Ну, не люди, — согласился Мегингоц. — Но мы, по крайней мере, личности. Полагаю, в этом вы не станете нам отказывать?
— Личность — это «кто», — сказал отец Гермион. — А вы — «что».
Мегингоц побледнел под своим некрасивым загаром, его светлые глаза стали почти белыми.
— Я ведь могу и обидеться, — предупредил он.
— Да, мне говорили, что у вас есть эмоции, — согласился отец Гермион. — Но сути дела это не меняет. Вы — неодушевленное существо.
— Объясните, — потребовал Мегингоц.
— Человек сотворен Богом, — начал отец Гермион, сам не веря, что решился разговаривать об этом с клоном. — Человек имеет двойную природу, телесную и духовную. Тело умирает, но душа бессмертна. Вы же сотворены человеком, а человек смог дать вам только смертное тело. У вас нет и не может быть души, господин Мегингоц.
— Но ведь мы умеем чувствовать не хуже вас, — возразил Мегингоц.
— Нам бывает больно, обидно, горько… Мы даже можем любить. Не верите?
— Все это умеют и животные.
— Вот видите! — обрадовался Мегингоц. — А ведь животные — «кто», не так ли? Все-таки в этом вы нам отказать не можете!
Отец Гермион промолчал. Мегингоц взял с полки еще несколько дисков и крадучись вышел.
Младший штурман Уирко была заперта в рубке. При ней неотлучно находилась женщина-клон, рыжеволосая красавица с длинными желтыми глазами. Уирко рядом с ней выглядела тускло, серенько.
С приборной панели пятна крови были вытерты, однако в двух местах кровь затекла между клавиш и там засохла. Уирко не могла смотреть на это без содрогания. Желтоглазая откровенно презирала пленницу и нарочно раздражала ее, нависая над ее плечом, когда та склонялась над вычислениями. Уирко по нескольку раз перепроверяла курс, чтобы не завести корабль в пояс астероидов — «Молукка» проходила в опасной близости от него, — но от потрясений последнего времени соображала все хуже и хуже.
Мегингоц получил сообщение с Миры-6. «Скоро ли будет доставлен груз? — спрашивал приятель капитана Герхоха. — У нас дело совершенно застопорилось. Есть богатая жила, но трясет через день, сплошные обвалы.»
«Все в порядке, дружище, — гласило ответное послание Мегингоца. — Сейчас находимся в секторе пять, обходим пояс астероидов».
На самом деле они должны были находиться в седьмом секторе — так сказала Уирко, когда Мегингоц спрашивал ее о курсе, и обходить опасную зону совершенно в другом месте. Мегингоц, естественно, не собирался сообщать на «Дивную» об истинном местонахождении «Молукки», и не его вина, что случайно он назвал истинный курс. Младший штурман перепутала право и лево и отклонила корабль в другую сторону. После того, как желтоглазая застрелила мичмана Тотту, Уирко вообще перестала понимать смысл столбиков цифр, появляющихся сбоку на экране компьютера. Они, эти цифры, что-то обозначали, но Уирко не помнила уже — что именно. Клоны входили и выходили, наливали ей кофе, задавали вопросы, требовали, ждали. Она отвечала им наугад, как наугад выбирала цифры, предлагаемые компьютером. Со стороны младший штурман выглядела испуганной — что было естественно — но вполне разумной. Каждый раз, когда клон случайно задевал ее, Уирко пронизывала дрожь брезгливости, и темная пелена все гуще окутывала ее мозг. Она пыталась бороться. Она даже начала внушать себе, что ничего особенного не произошло — просто она перешла на другой корабль, где, конечно же, другая команда, другой капитан. И кроме того, ее повысили в должности — она теперь старший штурман. Но это срабатывало далеко не всегда. В глубине души Уирко всегда знала правду. Рехнуться по-настоящему не получалось — она застряла в вечных сумерках.