Огонь подбирается к толпе на причале. Загорается крыша американского консульства. Языки пламени карабкаются по кинотеатру, пожирая его шатер. Толпа отступает от распространяющегося жара. Но Левти, ощутивший предоставившуюся возможность, непоколебим.
— Никто не узнает, — повторяет он. — Кто может узнать? Кроме нас никого не осталось.
— Это неправильно.
Крыши обваливаются, люди кричат, но Левти упорно приникает к уху сестры.
— Ты обещала мне подыскать хорошенькую гречанку. Ну так это ты и есть.
Слева от них человек бросается в воду, пытаясь утопиться, справа рожает женщина, которую муж прикрывает своим пиджаком. Повсюду раздаются крики «Горим! Горим!». Дездемона указывает на огонь.
— Слишком поздно, Левти. Теперь уже ничто не имеет значения.
— Но если мы выживем? Тогда ты выйдешь за меня?
Она кивает. И это решает все. Левти бегом бросается в сторону огня.
Лекало видоискателя мечется взад и вперед, выхватывая отдаленные фигуры беззвучно кричащих и протягивающих с мольбой руки беженцев.
— Они же заживо поджарят этих несчастных.
— Разрешите взять на борт пловца, сэр.
— Запрещаю, Филипс. Стоит взять одного — и придется брать всех.
— Это девочка, сэр.
— Какого возраста?
— На вид лет десять-одиннадцать.
Майор Артур Максвелл опускает бинокль. Треугольные желваки вздуваются на его скулах и снова исчезают.
— Взгляните на нее, сэр.
— Филипс, мы не можем руководствоваться эмоциями. На кон поставлено нечто большее.
— Взгляните на нее, сэр.
Майор Максвелл бросает взгляд на капитана Филипса, и крылья его носа начинают раздуваться. Затем он хлопает себя рукой по бедру и направляется к борту.
Луч прожектора скользит по воде, очерчивая круг видимости. Вода в его свете выглядит бесцветным бульоном, в котором плавают самые разнообразные предметы: ярко-оранжевый апельсин, мужская шляпа с остатками экскрементов на полях, обрывки бумаги. И вдруг среди этой безжизненной материи возникает она — намокшее розовое платье выглядит красным, волосы облепили маленькую головку. Ее глаза уже не выражают мольбу, она просто смотрит. Маленькие ножки взбивают воду как плавники.
Маленькие ножки взбивают воду как плавники.
Оружейный огонь с берега то и дело вздымает вокруг нее фонтанчики. Но она не обращает на это никакого внимания.
— Выключите прожектор.
Свет гаснет, и стрельба прекращается. Майор Максвелл смотрит на часы.
— Сейчас 21.15. Я ухожу в свою каюту, Филипс, и пробуду там до 7.00. Если за это время беженка будет поднята на борт, я не буду об этом знать. Понятно?
— Понятно, сэр.
Доктору Филобозяну даже не пришло в голову, что изуродованное тело, через которое он переступил на улице, это его младший сын. Он увидел только, что дверь его дома открыта. Войдя в прихожую, он остановился и прислушался. Вокруг была тишина. Медленно, не выпуская из рук саквояжа, он поднялся по лестнице. Свет горел, и гостиная была ярко освещена. Туки ждала его на диване. Голова ее была закинута назад, словно она заливалась смехом, открывая рану, в глубине которой поблескивало дыхательное горло. Степан сидел за столом, и его правая рука, в которой он держал охранное письмо, была пригвождена к столешнице кухонным ножом. Доктор Филобозян сделал шаг и поскользнулся, только тут заметив кровавый след, тянувшийся в коридор. Он прошел по нему до спальни и там обнаружил своих дочерей. Они нагие лежали навзничь. Груди их были вырезаны. Рука Розы была протянута к сестре, словно она пыталась поправить серебряную ленту на ее голове.
Очередь была длинной и двигалась медленно. У Левти было время повторить все необходимые слова. Он восстанавливал грамматику, бросая взгляды в свой разговорник. Он быстро осваивал урок первый «Приветствия» и, когда достиг стола чиновника, уже был готов.
— Имя?
— Элевтериос Стефанидис.
— Место рождения?
— Париж.
Чиновник поднял голову.
— Паспорт.
— Все погибло в огне. Я потерял все свои документы. — Левти сжал губы и резко выдохнул, как, по его наблюдениям, это делали французы. — Посмотрите, что на мне. Я лишился всех своих костюмов.
Чиновник криво улыбнулся и поставил печать.
— Проходите.
— Со мной еще жена.
— Полагаю, она тоже родилась в Париже?
— Естественно.
— Как ее зовут?
— Дездемона.
— Дездемона Стефанидис?
— Да. У нее та же фамилия, что и у меня.
Когда он вернулся с визами, Дездемона была не одна. Рядом с ней на чемодане сидел мужчина.
— Он пытался броситься в воду. Я его еле остановила.
— Они не умеют читать. Они неграмотные, — повторял обезумевший окровавленный мужчина с перевязанной рукой.
Левти попытался найти рану, но так и не смог. Он размотал серебристую ленту, которой была обмотана его рука, и отшвырнул ее прочь.
— Они не смогли прочитать письмо, — повторил мужчина и посмотрел на Левти, который тут же узнал его.
— Это опять вы? — изумился французский чиновник.
— Мой кузен, — промолвил Левти на чудовищном французском. И чиновник поставил штамп еще на одну визу.
Моторная лодка довезла их до корабля. Левти держал доктора Филобозяна, который норовил броситься в воду и утопиться. Дездемона открыла свою шкатулку и развернула яйца шелкопрядов, чтобы посмотреть, что с ними делается. Рядом в черной воде плыли люди. Те, что были живы, взывали о помощи. Прожектор высветил мальчика, взбиравшегося по якорной цепи боевого корабля. Но моряки вылили на него солярку, и он соскользнул вниз.