И они отправились в центральный ресторан. Когда они прибыли туда, посетителей было хоть отбавляй.
— Привет, соотечественник, — поприветствовал Мильтон своего менеджера Гаса Зараса.
Гас поднял голову и тут же расплылся в улыбке.
— Привет, Милт. Как дела?
— Отлично. Я привез сюда будущего босса, чтобы он ознакомился с местом, — и он указал на Пункт Одиннадцать.
— Добро пожаловать в семейную династию, — распростер объятия Гас и громко рассмеялся. Однако, спохватившись, тут же оборвал себя и спросил: — Что-нибудь будешь, Милт?
— Два со всякой всячиной. А у нас есть что-нибудь вегетарианское?
— Фасолевый суп.
— Отлично. Принеси моему сыну тарелку фасолевого супа.
— Будет сделано.
Мильтон и Пункт Одиннадцать выбрали себе место и стали ждать. После долгой паузы Мильтон спросил:
— И знаешь, сколько таких заведений нынче принадлежит твоему отцу?
— Сколько?
— Шестьдесят шесть. И еще восемь во Флориде.
Там пролегала граница деятельности его рекламодателей. Мильтон молча съел свои хот-доги, прекрасно понимая, почему Гас так гостеприимен. Потому что он думал то же, что думают все остальные в тех случаях, когда сбегает девочка. Он предполагал наихудшее. Иногда это приходило в голову и Мильтону. Но он никому в этом не признавался, даже себе. Но всякий раз, когда Тесси начинала говорить о связывающей нас пуповине и о том, что она ощущает меня, Мильтон заявлял, что от всей души хочет ей верить.
Однажды в воскресенье, когда Тесси собиралась в церковь, Мильтон вручил ей чек на крупную сумму.
— Купи побольше свечей и поставь их за Калли, — передернул он плечами. — Во всяком случае, не повредит.
«Что со мной творится? — покачал он головой после ее ухода. — Свечи! Ну надо же!» И он страшно разозлился на себя за то, что поддался каким-то предрассудкам, и снова поклялся себе, что непременно найдет меня и вернет обратно. Рано или поздно судьба должна была ему улыбнуться, и уж тогда Мильтон Стефанидис не упустит своего шанса.
«Мертвецы» приехали в Беркли, и Мэт с компанией отправился на концерт, поручив мне присматривать за лагерем.
Я проснулся в полночь от звуков голосов. Среди кустов мелькал свет. Слышалось какое-то бормотание.
Среди кустов мелькал свет. Слышалось какое-то бормотание. Листья над моей головой стали словно прозрачными, и я увидел переплетение ветвей. Луч света заплясал по земле, выхватывая из темноты части моего тела, а в следующее мгновение ворвался в отверстие моего логова.
Они сразу набросились на меня. Один светил фонариком мне в лицо, а другой прыгнул на грудь и прижал мои руки к земле.
— Проснись и пой! — произнес тот, который был с фонариком.
Это были двое бродяг с противоположной стороны дюн. Один уселся на меня верхом, а другой принялся обыскивать лагерь.
— Ну и что тут у вас есть хорошенького?
— Ты посмотри на него, — заметил другой. — Он чуть не обосрался от страха.
Я плотно сжал колени, снова ощутив прилив чисто женского ужаса.
Больше всего их интересовали наркотики. Тот, что с фонариком, перетряхнул наши спальные мешки и обыскал мой чемодан, после чего вернулся и опустился рядом со мной на одно колено.
— А где все твои приятели, старик? Ушли и бросили тебя одного?
Он начал обшаривать мои карманы и, обнаружив в одном из них бумажник, тут же опустошил его. Однако когда он вытряхивал деньги, вместе с ними выпали и мои школьные документы, и он, направив на них свет, принялся их рассматривать.
— А это чьи? Твоей подружки? — и он с усмешкой уставился на фотографию. — Она отсасывать умеет? Спорю, что умеет. — Он раздвинул ноги и приложил фотографию к промежности. — Да! Еще как!
— Дай-ка мне посмотреть, — попросил тот, что сидел на мне.
И парень с фонариком бросил удостоверение мне на грудь. Сидевший на мне склонился ближе и прошипел;
— Смирно лежи, сукин сын!
Он отпустил мои руки и взял удостоверение.
— Тощая сучка, — он перевел взгляд с фотографии на меня, и выражение его лица начало меняться. — Так вот же она!
— Ну и быстро же ты соображаешь, старик. Тебе всегда это было свойственно.
— То есть он! — он указал на меня пальцем. — Это она! Он это она! — И он передал удостоверение второму. Луч фонарика снова осветил свитер и блузку Каллиопы.
И через некоторое время второй начинает расплываться в улыбке.
— Ты нас провести хотела? Да? Значит, все что надо находится у тебя в штанишках? А ну-ка держи ее! — командует он. Его напарник пригвождает мне руки к земле, а сам он начинает расстегивать мой ремень.
Я пытаюсь сопротивляться — ерзаю и брыкаюсь. Но они слишком сильны для меня. И вот трусы мои уже спущены, бродяга направляет луч фонарика на мою промежность и отскакивает.
— Боже милостивый!
— Что такое?!
— Блядь!
— В чем дело?
— Это монстр!
— Что?
— Мне сейчас плохо станет. Ты только посмотри!
Второму хватило одного взгляда, и он тут же отпустил меня, словно я был болен неизлечимой болезнью. Он вскочил, и оба, не сговариваясь, принялись пинать меня ногами, изрыгая страшные ругательства. А когда сидевший на мне ударил меня ботинком под ребра, я схватил его за ногу и повис на ней.
— Отпусти меня, сучье отродье!
Другой бил меня по голове. Он нанес мне три или четыре удара, и я потерял сознание.