— Тогда ступайте греться. Заходите, коротышки, — сказал привратник.
И они последовали за ним. Когда сзади опустилась огромная дверь, они перепугались, но тут же об этом забыли — потому что увидели то, о чем мечтали со вчерашнего вечера — огонь! И какой это был огонь! Он выглядел так, словно в нем пылало зараз штук пять толстенных деревьев, и был такой жаркий, что подойти к нему ближе, чем на несколько шагов, путники не могли. Они улеглись на теплом кирпичном полу и вздохнули с облегчением.
— Вот что, юноша, — приказал привратник великану, сидевшему в глубине комнаты и глазевшему на пришельцев так, что у него глаза вылезли на лоб, — беги с этой вестью к королю. — И он повторил то, что ему сказала Джил.
Юный великан еще раз глянул на пришельцев своими выпученными глазами, громко фыркнул и исчез.
— А тебе, лягушонок, — обратился привратник к Лужехмуру, — не помешало бы взбодриться. — Он извлек откуда-то черную бутылку, почти такую же, как у Лужехмура, но раз в двадцать больше. — Погоди. Стакана я тебе не дам — еще утонешь. Дай-ка подумать. Солонка, пожалуй, будет тебе в самый раз. Только не говори об этом никому. Сюда все время попадает столовое серебро. Но я в этом не виноват.
Солонка эта была уже и выше, чем в нашем мире, так что из нее вышел отличный кубок для Лужехмура. Дети думали, что их друг из-за недоверия к великанам откажется пить, но ошиблись.
— Поздно уже осторожничать, — проворчал он, — мы уже здесь, и дверь захлопнулась. — Он понюхал жидкость. — Пахнет нормально. Надо проверить на вкус. — Он отпил из солонки. — Тоже неплохо. Может, только первый глоток такой? — Он выпил еще, на этот раз побольше. — Ага! Наверное, вся гадость на самом дне. — Он осушил солонку и заметил, облизав губы: — Это я пробую, дети. Если я сморщусь, взорвусь или превращусь в ящерицу, вы поймете, что здесь ничего нельзя ни пить, ни есть.
Великан, стоявший слишком далеко, чтобы его услышать, расхохотался:
— Ну, лягушонок, да ты настоящий мужчина! Посмотрите только, как он ее выдул!
— Я не мужчина, — нетвердым голосом сказал Лужехмур, — я квакль-бродякль. И не лягушонок. Говорю же — квакль!
Тут дверь отворилась, и вошел молодой великан.
— Немедленно ступайте в тронный зал.
Дети встали, но Лужехмур остался сидеть, повторяя: «Квакль-бродякль. Квакль-бродякль. Весьма уважаемый квакль-бродякль. Весьмакль уважакль».
— Покажи им дорогу, юноша, — сказал привратник. — А лягушонка лучше отнести. Он чуток перебрал.
— Со мной все в порядке, — возмутился Лужехмур. — И не лягушонок я. А уважакль-трезвакль.
Но молодой великан только схватил его поперек пояса и дал детям знак следовать за ним. В таком не очень достойном виде они пересекли двор. Квакль, брыкавшийся в руке великана, и впрямь напоминал лягушку. Однако думать об этом у них времени не было. С колотившимся сердцем они вошли в главную дворцовую дверь, миновали несколько коридоров, едва поспевая за великаном, и очутились в огромной ярко освещенной зале.
С колотившимся сердцем они вошли в главную дворцовую дверь, миновали несколько коридоров, едва поспевая за великаном, и очутились в огромной ярко освещенной зале. Там сияли лампы, и пылал в очаге огонь, отражаясь в позолоте потолка и карнизов. Справа и слева теснились великаны в роскошных одеждах. А на двух гигантских тронах в дальнем конце залы сидели две громадины — по всей видимости, королевская чета.
Шагах в двадцати от тронов все четверо остановились. Юстас и Джил неловко попытались отвесить поклон (в Экспериментальной школе не учили хорошим манерам), а молодой гигант осторожно поставил Лужехмура на пол, где тот принял что-то вроде сидячей позы. По правде говоря, из-за своих длинных рук и ног сейчас он ужасно походил на огромного паука.
8. В ХАРФАНГСКОМ ЗАМКЕ
— Валяй, Джил, говори, — прошептал Ерш.
Но во рту у девочки так пересохло, что она не смогла произнести ни слова, и только испуганно мотнула головой. Юстас ужасно разозлился. «Ни ей, ни Лужехмуру ни за что не прощу», — подумал он. Но делать было нечего. Ерш облизал губы и закричал королю великанов:
— С позволения вашего величества, Дама в зеленом приветствует вас. Она сказала, что мы украсим собой ваш осенний пир.
Король и королева обменялись взглядами, кивнули друг другу, и губы их расплылись в улыбке, которая не очень-то понравилась Джил. Король, кажется, был не такой противный, как его супруга. Для великана он даже был хорош собой, со своей кудрявой бородой и орлиным носом. Королева же отличалась кошмарной полнотой: двойным подбородком и жирными напудренными щеками. И обычного-то человека все это не украсит, а в десятикратно увеличенном виде выглядит еще хуже. Тут король облизнулся. Конечно, так любой может сделать. Но язык у него был такой огромный и красный, и высунулся так неожиданно, что Джил вздрогнула.
— Что за славные детки! — сказала королева. («А может, она и ничего»
— подумала Джил).
— Очень славные, — поддержал ее король. — Добро пожаловать к нашему двору. Позвольте пожать вам руки.
Он протянул свою правую ручищу — чистую, со множеством колец на пальцах и с длиннющими острыми ногтями. Пожать руки он не смог, пришлось сжать им локти.