— Это — кадавр Клебанов, — пояснил наш лоцман, — одно из самых страшных созданий Просперо Мериме, который заманивает путешественников в свой Замок Нравственных Иллюзий.
Оказалось, неподалёку находится остров, на котором живёт великий волшебник Просперо Мериме, который при помощи волшебных книг населил свой остров диковинными существами, а сам, пользуясь магическими заклинаниями, взял в жёны работницу табачной фабрики.
— И что теперь, — спросили мы хором. — Что мы должны делать?
— Сам не знаю, — отвечал Егоров. — Просперо Мериме любит зазывать на свой остров путешественников и душить их своими трагедиями в углах своего дома, похожего на лабиринт. Он считает, что его комнаты чрезвычайно оживляют мумии путешественников, красиво — как дети — расставленные по этим углам.
— Пожалуй, у нас крупные неприятности, — заметил капитан. — Я вижу только один выход. Нужно отдать ему наш жребий.
— Но у нас нет другого жребия! — возмутилась команда.
— Да и хер с ним! — отвечал капитан. — Я ни разу не кидал жребий, нужно же когда-то попробовать.
На том и порешили. Из каюты капитана с великими предосторожностями вытащили тяжёлый кованый ящик со Жребием. Жребий мирно покоился внутри, завёрнутый в мягкую фланель.
Мы с трудом перевалили его за борт.
Жребий был брошен и тяжело булькнул, уходя под воду.
Тут же всё изменилось.
Сразу подул страшный ветер, природа нахмурилась, набухла, надулась и насуропилась.
С одной стороны «Алко» начал удаляться от острова, с другой стороны, нам не очень нравилось, какой ценой мы этого достигли.
Разразилась страшная буря, спички ломались как мачты, и было совершенно невозможно прикурить. Морские гады засовывали свои рыла прямо в уют-компанию, а от частых ударов о переборки у всех наступило раздвоение личности.
Боцман Наливайко сам с собой сдвигал стаканы, я написал на себя же критики, а Кондратий подрался с Рылеевым.
Страшный ветер Матрёнин пассат гнал нас в шеи и гривы прочь от острова.
Один Буревестник, перелетев в лодку и сидя на плече Клебанова, мрачно хохотал в отдалении. Мы выстрелили в них из зенитного орудия, но Клебанов с Буревестником, вероятно, были недостаточно высоко.
Буря ширилась и множилась, и мы были этим несколько озабочены. Так продолжалось лет семь или восемь — не больше.
VIII
После бури, затеянной Просперо Мериме, мы всё же потеряли ориентировку. Совершенно непонятно куда занёс нас Матрёнин пассат — в Мальпасо или в Павлов посад. Может, это Матрёнин двор на горизонте — после такой бури ни в чём нельзя быть уверенным.
— Что мы поставим на карту? — спросил капитан.
Мы заявили, что можем поставить на карту многое. И все зашарили по карманам.
Капитан вынес карту на свежий воздух. В итоге на неё были поставлены две бутылки рома, перочинный нож и пепельница. Для того чтобы обнаружить ориентировку, нужно было сделать что-то ещё.
Тогда Кондратий Рылеев хватил себя по спине, и сразу же вспомнил о коробке из-под Маточного Молока.
Там, вместо молока лежала Матка. Слово это, впрочем, имеет множество значений — потому что корень его от жизни, её начала и продолжения, а всякая навигация есть управление жизнью. Верные координаты есть спасение этой жизни. Ну, и самой Матки — тоже.
Те, кто умел, перекрестились — удобным им способом.
Между тем, Кондратий достал из коробки другую, размером поменьше, из неё третью, потом четвёртую…. Наконец, в его руках очутилась коробочка величиной со спичечный коробок, внутри этой деревянной или костяной коробочки болталась что-то, похожее на муху.
Боцман Наливайко подул внутрь, муха шевельнула лапками, и сразу же облако правильной ориентировки окутало корабль.
Всё встало на свои места — даже посуда на камбузе.
А у горизонта мы тут же увидели огромный Шар, высившийся над спокойным морем.
— Что и требовалось доказать, — сказал Кондратий Рылеев. — Матка всегда тяготеет к шару. По крайней мере, мы теперь знаем, где находимся.
Лоцман Егоров, впрочем, не выказал особой радости.
— Это не шар, — с некоторым ужасом выдохнул он. — Это яйцо Алконоста. Именно поэтому и кончилась буря. Да. Примета такая.
Мы согласились с ним, что бывают странные сближения, но, тем не менее, нам чужие яйца ни к чему, сближаться с ними без надобности, а пугаться их, тем не менее, не стоит.
IX
Вскоре мы увидели извилистую линию берега. Пахло пустыней и мирными жителями.
Чтобы пополнить запасы Того и Сего, а так же обменять на стеклянные бусы что-нибудь полезное, мы бросили якорь в виду огромной толпы аборигенов.
Действительно, горланя и распевая похабные песни, на берегу шумели местные жители, тряся чем Бог послал.
Зрелище это мало возбуждало аппетит, поэтому мы отправились на местный блошиный рынок. Однако лоцман отговорил нас от покупки блох. Только люди сложной судьбы употребляют блох, часто они достаются людям в качестве наказания, а не закуски к горячительным напиткам.
Впрочем, лоцман знал одного торговца, что понимал толк в дичи.
Это был Убийца Двух Зайцев. И правда, дичь в его лавке была полная. Упитанная у него была дичь.
Мы спросили бельмесов — с детства каждый из нас был наслышан об их вкусе, но никто из нас не смыслил ничего в их приготовлении.
Упитанная у него была дичь.
Мы спросили бельмесов — с детства каждый из нас был наслышан об их вкусе, но никто из нас не смыслил ничего в их приготовлении. Убийца Двух Зайцев написал нам на обороте кассового аппарата целую инструкцию по их приготовлению.