Король не заметил, как прошёл мимо дворца — не меньше, чем трамвайную остановку — и остановился лишь услышав уличных музыкантов, которые пели его любимую песню про город Истанбул, турецкую столицу. Это он сейчас Истанбул, а раньше это был город Константинополь и если ты, скажем назначил своей девушке свидание в Константинополе, то и думать забудь её в этом городе встретить, и такое обстоятельство разве лишь одним только туркам и на руку. Istanbul var, Konstantinopol yok, говоря по-турецки и по такой схеме: Konstantinopol — Stinopol — Stinpol — Istanbul, размышлял король, расхаживая перед музыкантами туда-сюда и помахивая своей тросточкой, которая была в общем-то дудочкой, но годилась и для того, чтобы опираться на неё во время ходьбы, или вот так помахивать в воздухе, прохаживаясь под звуки любимой песенки. Ещё кстати припомнилась королю и другая песенка, про то, как некто со своим другом Алёшей попал, было дело, в Турцию, где они чистили туркам карманы. Те, наконец, пожаловались своему шаху, а шах им отвечал, мол, запирайте турки вы карманы на висячие замки. Воровская, что и говорить, песня, а король не очень жаловал подобный жанр в современном исполнении, но старинные песни, вроде этой, подкупали своим простодушием, да и про Турцию как то приходилось к слову…
Тут королевский взгляд упал на корзину бумажных цветов; стоявшая перед ним торговка затрещала: «Цветочки, цветы бумажные, вечные.
Воровская, что и говорить, песня, а король не очень жаловал подобный жанр в современном исполнении, но старинные песни, вроде этой, подкупали своим простодушием, да и про Турцию как то приходилось к слову…
Тут королевский взгляд упал на корзину бумажных цветов; стоявшая перед ним торговка затрещала: «Цветочки, цветы бумажные, вечные. Украсят свадьбу, скрасят похороны».
Король тотчас же вспомнил о своих планах и, решив начать выполнение их немедля, купил у торговки всю корзину и понёс её подальше от людских глаз, чтобы сжечь. Он выбрал для этой цели задворки магазина «Царство прохладительных вод» и достал свою зажигалку. Как на грех, в ней закончился газ, и король, бесплодно почиркав колёсиком и попутно полюбовавшись фонтанчиком искр, отбросил её в сторону. Он пошарил вкруг себя взглядом и заметил пробегавший мимо спичечный коробок на тонюсеньких ножках, который, видать, удирал что есть ног от своего курильщика.
Король вежливо попросил беглеца помочь в добром деле, сжечь всю эту дрянь. Коробок счёл за честь выполнить высочайшую просьбу, а заодно пожаловался повелителю на неопрятность своего бывшего владельца, обмочившего брюки и чуть не приведшего в негодность все спички. Король пообещал издать соответствующее распоряжение о приличествующей всем подданным аккуратности. Взыграло пламя, вскоре искусственные цветы превратились в пепел. Так было положено достойное начало реформ.
* * *
За ужином король был оживлён, ел охотно и пил в меру, иногда принимал вид загадочный и многообещающий. Обратил внимание на отсутствие эстрагона, но едва повар заторопился на кухню, остановил его словами: «Эй, стой, я уже не хочу, просто решил поделиться наблюдениями, а сейчас лучше буду свистеть в ключ на луну полный джаз, и если вы уже тоже отужинали, то можете стучать ножом или вилкой о край тарелки в затакт. В нужный момент я прекращу своё соло, его перехватите вы, Министр Чердаков и Мансард, на, скажем… вот этом свистке от чайника, а остальные пусть продолжают стучать, понемногу снижая темп, до тех пор, пока я не подниму над головой бумажный цветок, чтобы затем объявить свою волю».
Дело пошло. Мелодия была всем известна настолько хорошо и была так всем по душе, что некоторые из придворных едва удерживались, чтобы не вплести в неё какой-нибудь свой оборот, но, помня королевский приказ, лишь вытягивали трубочкой губы и вращали глазами, выдерживая указанные темп и ритм. Наконец король отнял ключ от губ и уже Министр повёл тему, а король только вскрикивал в такт, как заправский джазмен, настолько ловко выходило у Министра, и трудно было поверить что это обыкновенная свистулька от чайника.
Когда все вышли на неторопливый, но оттого не менее напряжённый и энергичный ритм, король, подняв вверх бумажный цветок, заговорил, сначала как-то по-тарабарски: «А-бу-б-а-ба-бу-ба-эй-йе-хоп-ха мои дорогие подданные, случаем оказавшись возле проходной «Фабрики Бумажных Цветов 16-Т», я услышал, как двое старых рабочих говорили друг другу, что не видят смысла плести венки для свадеб и похорон из бумаги и тряпок, и что лишь живые цветы расцветают в душах людей. Я же от себя добавлю, что бумажные цветы — это как искусственный поцелуй, это как связанный по рукам и ногам танцор, это как чучело короля, это как душный сырой подвал вместо объятий, вздохов и слёз, и мы не можем более терпеть это и принимаем безотлагательно решение искоренить неукоренённое и насадить укореняющееся. А потому все фальшивые, поддельные, прочие эрзац, псевдо, вроде и как бы, отныне и во веки вечные отменены и подлежат забвению в небытии. Начинается время новых веяний, и пусть свежий ветер выметет вчистую весь сор уподоблений и маскировок, освободит место живому, растущему и цветущему».