По толпе прокатилась волна возмущённого ропота, воплей и ора.
–Да разве ж можно так над древним стариком измываться! – послышался из гущи людской голос несогласный, – Ведь он же точно брыки откинет от ста ваших горячительных!
А главный боярин тут с места своего привскочил и, шаря по толпе полыхающим взором, завопил громко:
–Это кто ещё там пасть свою разевает, а?! Может, умник, ты сам за старого охальника спиняку свою подставишь?! Я на такой обмен согласный! Давай, иди сюда!..
Недовольный селянин сразу же завял и сник, а толпа опять загудела, но уже не возмущённо, а как-то примирительно.
–Тогда, может, кто другой желает? – продолжал боярин к публике обращаться, – Милости просим – скамейка для храбреца уже готова!
–Кто это такой, а? – спросил Буривой у отрока, который стоял рядом с ним и от бессилия заламывал свои тонкие руки, – Как имя у сего бояра наглого?
Что-то в своём войске такового он ранее не видал, а он всех до последнего своих воинов в лицо знавал.
–Да это же Борзан, подручный княжеский, – повернув к Буривою залитое слезами лицо, ответил отрок, – Лютый он зверюга, а не человек!
–А тебя как зовут, парень?
–Светолик я, Богумиров поводырь, – назвал паренёк своё имя и обречённо махнул рукой, – Эх, пропал деда Богумир! Говорил же я ему – не надо петь эту песню крамольную да злить этих волков, да разве ж он послушается!
С детских лет знал Богумира Буривой. Да и как его было не знать, когда он был знаменитейший на всю округу весельчак, певун и балагур. Был Богумир слепым от рождения, но сердцем чист и непорочен, поэтому духовные его очи зрели куда как зорче, телесных иных глаз. Его и Уралад привечал весьма, поскольку дюже охоч был батюшка-князь до пения умелого и до гусельной звонкой игры.
«Эх, что же делать-то мне? – в некотором замешательстве подумал Буривой, – Ведь запорют они старика, ей-ей ведь запорют!..» Оценил он быстро окружающую обстановку и с огорчением понял, что ему одному, да ещё невооружённому, с отрядом дюжих ратников будет не справиться. И на народ подавленный надежды никакой не было, поскольку не те это были люди, что прежде, совсем не те…
–Э-э-э! – взгорланил тут Бурша дурным голосом, – Я желаю, чтобы меня выпороли! Ага! Заместо хрыча старого!
–Ты что, совсем что ли дурак? – недоумённо уставился на парня Борзан, – Ведь со скамьи после порки не встанешь…
–Сам ты дурак! – заорал на него Буривой, глаза выпучив, – Ты Борзайка-дурак, поскольку у тебя ни совести, ни стыда отродясь не бывало! Ха! Борзайка-дурак, Борзайка-дурак!..
И он стал язвительно улюлюкать и пальцем на бояра принялся показывать, чтобы уж ни у кого сомнения не оставалось, кто тут, в самом деле, дурак…
А поступил наш князь эдак нагло-то специально. Чтобы, значит, вывести гневливого боярина из себя да отвести стрелы его ярости от связанного старца.
–А ну – взять этого мерзавца! – приказал своим подручным Борзан, – Раздеть его – да на лавку! Я ему покажу дурака!
Налетели тут на Буривоя воины исполнительные, рубаху с него живо они скинули и, подведя к лавке, на ней его вмиг и разложили. Руки и ноги скрутили ему палачи верёвками прочными, а поскольку приговорённый продолжал обзывать главного бояра обидными словами, треснул один из воинов Бурше кулаком по маклыге, отчего тот сразу же и призатих.
–Начинай! – скомандовал злорадно Борзан, – Устройте сему нахалу баню кровавую!
Свистнул над Буривоем распластанным хвост бича, и багровая полоса вздулась у него тотчас на лопатках.
–Борзайка-дурак! Борзайка-дурак!.. – продолжал избиваемый кричать, а двое здоровых воинов поочерёдно спину ему принялись полосовать…
Боль от кручёных хлыстов была неимоверная, но Буривой терпел. Ругаться он вскорости перестал и, стиснув зубы, только головою кудлатою при каждом ударе мотал…
Перепуганный же народ, как всегда, безмолвствовал.
–…Двадцать пять, двадцать шесть, – отсчитывал количество ударов один из бояровой охраны, – двадцать семь, двадцать восемь…
Буривой истекал жарким потом. Его крепкая мускулистая спина постепенно становилась красною. Во многих местах белая его кожа лопалась, и из багровых стежков сочилась красная кровушка…
Но князь не стонал и не вскрикивал от боли. Ещё крепче стиснув зубы и собрав свою волю в кулак, он во что бы то ни стало решил не вопить и не визжать, а стойко и крепко наметил держаться…
Мгновения тянулись долгими минутами, а минуты казались часами…. Буривой уже ничего не соображал, он почти потерял сознание, а перед его глазами вертелись и крутились красно-розовые веретена…
–…девяносто девять! Сто! – отсчитал палач последние назначенные удары. По толпе прокатился вздох облегчения. Ещё бы – этот мужественный парень не умер под градом жестоких ударов, он до самого конца бесчеловечное мучение выдержал и спас тем самым бедного старика.
К поникшему и изнемогшему от бичевания Буривою подошёл неспешной походкой начальник Борзан. Он ухватил избитого парня за волосы и заглянул ему в самые затуманенные глаза.
–Ну, так кто из нас теперь дурак? – насмешливо ухмыльнулся бояр, – Ты – али всё же я?
–Бо… Борзайка-дурак, – еле слышно выдавил из себя обессиленный князь и даже плюнул в харю гада кровавой слюною.