Папа смущен: -Извините, но, наверно, я должен вам заплатить? -Заплатить? -За вещи, которые она взяла. -Нет, что вы. -Значит, я могу забрать ее домой? -Но вы объясните дочери, что так поступать нельзя?
Папа поворачивается ко мне. Он говорит медленно, словно обращается к слабоумной: -Тесса, надень куртку. На улице холодно.
Едва мы подъезжаем к дому, как папа почти силой вытаскивает меня из машины, тащит за собой в дом и толкает в гостиную. -Сядь, -приказывает он. -Быстро.
Я опускаюсь на диван, он садится напротив меня в кресло. Похоже, дорога домой довела его до белого каления. Папа запыхался, глаза безумные, как дуто он неделями не спал и способен на все. -Тесса, что ты вытворяешь, черт побери? -Ничего. -По-твоему, кража в магазине-это ничего? Ты целый день где-то пропадала, не сказала, куда идешь, даже записки не оставила, и считаешь, что так и надо?
Папа обхватывает себя руками, словно он замерз, и какое-то время мы сидим молча. Я слышу, как тикают часы. На столике возле меня лежит один из папиных автомобильных журналов. Я мусолю уголок страница, загибаю и разгибаю, выжидая, что будет дальше.
Наконец, папа говорит-очень медленно и отчетливо, словно хочет, чтобы его правильно поняли. -В некоторых случаях ты можешь поступать так, как считаешь нужным, -произносит он. -В одном мы можем сделать для тебя послабление, но в другом не получится, как бы тебе этого ни хотелось.
Я издаю дребезжащий смешок- кажется, будто где-то разбили стекло, -и ошарашено замолкаю. Я с удивлением обнаруживаю, что сгибаю папин журнал пополам и отрываю обложку, на которой изображены красная машина и юная красотка с белоснежными зубами. Я комкаю лист и бросаю на пол. Я вырываю страницу за страницей и швыряю их на столик, пока все пространство между нами не оказывается устлано обрывками журнала.
Мы глазеем на вырванные страницы; я задыхаюсь, мне так хочется, чтобы случилось хоть что-нибудь -какое-нибудь грандиозное событие, вроде извержения вулкана в нашем саду. Но ничего такого не происходит, папа лишь крепче обхватывает себя руками, как всегда, когда расстроен: он уходит в себя, словно растворяется в пустоте.
Наконец папа произносит: -Что будет, если ты не сможешь справиться с гневом? Во что же ты тогда превратишься?
Я молча упираюсь взглядом в косой луч света, который падает на диван и разлетается брызгами по ковру, застывая у моих ног.
Девятнадцать.
На лужайке лежит мертвая птичка. Лапки тонкие, как зубочистки. Я сижу в шезлонге под яблоней и рассматриваю птицу. -Она точно пошевелилась, -говорю я Кэлу.
Брат перестает жонглировать и подходит взглянуть. -Черви, -сообщает он. -Температура внутри трупа может настолько повыситься, что черви, которые в глубине, вылезают на поверхность- там прохладнее.
-Откуда ты знаешь? -Кэл пожимает плечами: -Интернет.
Кэл переворачивает птицу носком ботинка, и у нее лопается брюшко. Куча червей вываливается на траву- они корчатся, ослепленные солнцем. -Видишь? -замечает Кэл, садится на корточки и тычет в червей палкой. -Труп-это замкнутая экосистема. В некоторых условиях покойник может всего за девять дней сгнить до костей. -Он бросает на меня задумчивый взгляд. -Но с тобой такого не случится. -Правда? -Это чаще бывает, когда человека убили и оставили лежать под открытым небом. -А что будет со мной?
Я готова поверить каждому его слову, словно Кэл-великий волшебник, которому ведома вселенская истина. Но брат пожимает плечами и произносит: -Я выясню и расскажу тебе.
Кэл идет в сарай за лопатой. -Посторожи птичку, -просит он.
Ее перья ерошит ветерок. Она прекрасна-черная с синим отливом, как разлившаяся по морю нефть. Черви тоже красивы. Они в ужасе извиваются на траве, ищут птицу, друг друга.
Лужайку пересекает Адам. -Привет, -произносит он. -Как дела?
Я выпрямляюсь в шезлонге: -Ты перелез через забор?
Адам качает головой: -Он сломан внизу.
На Адаме джинсы, ботинки и кожаная куртка. Он что-то прячет за спиной. -Вот, -говорит он и протягивает мне букет зеленых листьев. Среди них, словно фонари или маленькие тыковки, виднеются ярко-оранжевые цветы. -Это мне? -Тебе.
У меня колет в сердце. -Я стараюсь не обзаводиться новыми вещами.
Адам хмурится: -Может, живое не считается? -Еще как считается.
Он опускается на траву рядом с моим шезлонгом и кладет цветы между нами. Земля сырая. Адам промокнет. Замерзнет. Но я молчу. И про червей тоже. Пусть заползут к нему в карманы.
Возвращается Кэл с садовым совком. -Ты что-то сажаешь? -любопытствует Адам. -Дохлую птицу, -отвечает Кэл, указывая на место, где лежит трупик.
Адам наклоняется взглянуть на нее. -Это грач. Его ваша кошка поймала? -Не знаю. Но все равно надо похоронить.
Кэл идет к дальнему забору, отыскивает на клумбе местечко и начинает копать. Земля сырая, как смесь для кекса. Время от времени лопата натыкается на мелкие камешки, и раздается звук, похожий на хруст гравия под ногами.
Адам срывает травинку и пропускает между пальцами. -Я прошу прощения за то, что тогда сказал. -Ладно. -Это все неправда. -Все нормально. Не будем об этом.
Адам с серьезным видом кивает и теребит травинку, не глядя на меня. -Ради тебя можно и потерпеть. -Правда? -Ага. -Значит, ты хочешь со мной дружить?